Сергей Плеханов - Заблудившийся всадник Страница 40

Брелок с Эйфелевой башней оказался ритуальным символом самого первосвященника Кайафы, отправившего на смерть Иисуса Христа. Правда, с этой драгоценностью чуть было не вышел конфуз, когда Ильин сказал, что на брелоке его первый владелец носил ключ от ковчега Завета. Один из купцов тут же решил прикинуть брелок к своим ключам, но от их массивных кованых колец хилая дюралевая безделушка сразу же погнулась. Кое-как удалось убедить покупателей, что ковчег открывался золотой отмычкой величиной с мизинец. Людям, привыкшим к огромным кованым замкам, охранявшим любой амбар, казалось невероятным, чтобы столь великая ценность, как свитки Моисеева закона, могла запираться маловнушительным ключиком.

Потом купцам предложили парик, но он вызвал у них только недоумение. Никто даже не спросил о его цене.

Как бы то ни было, и без того целый кошель серебряных талеров перекочевал к Ильину. Поэтому он по праву казначея решил, что остальные товары стоит придержать. Таким образом, кафтан, жемчуг, брошь и «молния» с джинсов составили стратегический резерв четверки. Пантелеймона-целителя решили вернуть Ивашке, ибо уверенности в том, что его уже начали почитать на Руси, не было. «Лучше не прокалываться. — сказал Ильин. — Хватит с нас Кенигсберга».

Овцын заметно повеселел оттого, что парик вернулся к нему, к тому же Василий, видимо, надеялся, что до кафтана очередь может и не дойти. Надев немецкое платье — льняную рубашку камизу, короткие штаны брэ, плотные суконные чулки шосс, блио с длинными широкими рукавами, — он вертелся перед поставленным на ребро медным тазом, который вместе с прочей утварью остался на ладье от немцев. Анна пристыдила щеголя.

Денег хватило и на то, чтобы нанять гребцов, и на то, чтобы заплатить за целые палаты на Готском дворе Новгорода. При дешевизне съестных припасов в осеннюю пору четверка могла позволять себе каждый день весьма обильные трапезы, не боясь быстрого истощения любекского кошеля.

Вообще им многое было на руку. Дождливый октябрь позволил, не вызывая подозрений, осесть в городе будто бы до тех пор, пока погода станет более благоприятной для подъема по Волхову и Ловати к днепровскому волоку. А ударившие затем ранние морозы сделали возможной зимовку в Новгороде. Поскольку немногочисленные постоянные жители Готского двора знали, что Иоганн Шмальгаузен — так теперь именовал себя Ильин — попал в Новгород проездом в Царьград, ему не нужно было регулярно торчать на городском торгу, не было необходимости демонстрировать свои товары. Он просто ждал, когда по весне можно будет продолжить путь к югу…

Анна выступала теперь в амплуа дочери Шмальгаузена, причем имя ее решили не менять, ибо оно имело широкое распространение и в Европе. А вот Василию, который числился приказчиком купца, пришлось привыкать отзываться на Вольфганга — его природное имя было не в ходу у немцев.

Лучше всех жилось Ивану — ему не приходилось прикидываться кем-то другим, он по целым дням проводил в церквах, наслаждаясь древним богослужением Скоро его приметил сам епископ грек Иоаким Корсунянин — среди недавно обращенных в Христову веру новгородцев немного было таких ревностных прихожан Ивану стали поручать сбор пожертвований во время служб, затем как-то доверили читать псалтырь, что он исполнил с подлинным блеском.

Началось стремительное возвышение старообрядца — духовник князя Ярослава Лука Жидята, бывший настоятелем одного из храмов, призвал его прислуживать в алтаре, доверял ему помогать при своем облачении в ризу, завязывать на запястьях поручи, надевать фелонь. Иван поразил его своими познаниями в житийной литературе — потомок киевского менялы считал свою паству варварами, для которых имена близких его сердцу ветхозаветных пророков — пустой звук. Как-то в хорошую минуту, возложив на голову Ивана омофор, Лука объявил, что ему предстоит прославить христианскую веру великими подвигами. Это произвело на последователя протопопа Аввакума такое впечатление, что он неосторожно наградил иерея небольшой молнией. Кое-как крестясь онемевшими перстами, тот повалился на колени перед иконой Спаса Нерукотворного, благодаря за знамение.

На Иоганна Шмальгаузена и его спутников новгородцы обращали мало внимания, не до них было. Город жил мрачными предчувствиями: после того как князь Ярослав отказался платить ежегодную дань отцу, великий князь Владимир прислал гонца с грамотой к вечу. Послание оказалось предельно кратким: «Расчищайте пути и мостите мосты». Все поняли, что скоро родитель Ярослава нагрянет сюда с дружиной, и тогда всем придется несладко.

Позднее, правда, пришло известие о болезни Владимира. Это значило: на какое-то время новгородцы получили передышку. Но сознание того, что мщение неизбежно, отравляло жизнь горожан. Во всех концах — Неревском, Плотницком, Славенском, Загородском, Людине — то и дело собирались вечевые сходы; толпы ремесленников и купцов по целым дням галдели на площадях, обсуждая возможное развитие событий.

Ильин часто бывал в местах скопления народа — в харчевнях, на торгу, чтобы послушать, о чем говорят люди, сам вступал в разговоры, не боясь вызвать настороженность собеседников. Новгородцы давно привыкли к иноземцам, хорошо владеющим русским языком, — кроме купцов и их приказчиков, город был вечно переполнен наемными воинами-скандинавами.

Иоганн Шмальгаузен не выведывал настроения горожан, не интересовался делами княжеского дома, — он расспрашивал все больше о чудесах и необычных явлениях, о подвижниках веры и колдунах. Каждому ясно было, что он просто добрый малый, немного свихнувшийся на сверхъестественном.

Да и вся его небольшая свита — приказчик Вольфганг, дочь Анна, богомольный служитель Ивашка — постоянно выведывали у окружающих о любых проявлениях нечистой силы, о знамениях богов, о предсказаниях гадалок, с величайшим вниманием выслушивали любые небылицы.

К весне 1015 года Ильин уже набросал небольшую карту чудесных явлений, на которой кашли отражение как явно фантастические сведения, так и те, что поддавались рациональному объяснению. Он знал, например, где чаще всего встречаются оборотни, где живут упыри, регулярно лакомящиеся кровью неосторожных юниц, отправляющихся по ягоды. Отмечено было, в какой деревне родился ягненок с человечьей головой, пророчествующий о наступлении последних времен. Известны были Ильину и кладбища, на которых многие очевидцы встречали прогуливавшихся лунной ночью мертвяков, даже могилы, над коими по большим праздникам возникает сияние и слышится пение псалмов, он прилежно заносил на карту.