Фред Хойл - Андромеда Страница 40

— Бумага с грифом министерства обороны — читай сама. А я брезглив.

— Это связано с обеспечением безопасности нового существа, — сказала Джуди сдержанно, обескураженная его новым выпадом. Флеминг засмеялся.

— Тебе смешно? — сказала Джуди. — Но отвечать за его безопасность буду я.

— А кто будет отвечать за твою?

— Джон! — лицо Джуди залила краска. — Мы так и останемся по разные стороны барьера?

— Похоже, что так. — Он сказал это безразлично, хотя и с оттенком сочувствия. — А твое драгоценное существо, надеюсь, не имеет ко мне никакого отношения?

— Оно не мое. Я делаю свое дело. Я тебе не враг.

— Конечно. Ты просто из той категории девиц, которые подчиняются распоряжениям.

— Он беспомощно осмотрелся. — Но все это я уже говорил. Джуди сделала последнюю попытку разрушить стену между ними.

— Кажется, мы ходили под парусами так давно…

— Это и было давно.

— Но мы ведь остались теми же.

— Мир изменился, — он сделал движение, точно собирался уходить.

— Мир тот же самый, Джон!

— 0'кей! Так им и скажи. Мимо прошел Хантер.

— Мы собираемся выпустить ее. Флеминг с облегчением отвернулся от Джуди.

— Кого?

— Нашу малышку из ее палатки.

— Нам можно присутствовать? — спросила Джуди.

— Ну, это особый случай — выход в свет. Хантер по привычке улыбнулся ей своей сальной улыбкой и скрылся в другой комнате. Флеминг угрюмо посмотрел ему вслед.

— И к каждому подарку прилагается живое чудовище в натуральную величину. Джуди засмеялась и сама удивилась этому. Она почувствовала, что они с Флемингом вдруг стали на целую милю ближе друг к другу.

— Не выношу этого человека! Он всегда так важничает.

— Надеюсь, он ее убьет, — сказал Флеминг. — Надо думать, он достаточно скверный врач. Они вместе пошли в лабораторию. Под наблюдением Дауни Хантер потребовал, чтобы раскрыли заднюю стенку кислородной палатки. В палатке стояла узкая кровать-каталка; два ассистента плавно потянули ее наружу. Остальные смотрели, как медленно заскользила из-под полога кровать с искусственным существом — взрослой девушкой. Сначала появились закрытые простыней ноги, затем и все тело, также укрытое. Она лежала на спине, и, когда показалось ее лицо, у Джуди перехватило дыхание. Это было сильное и красивое лицо, немного скуластое, с крупными балтийскими чертами. Длинные светло-золотистые волосы рассыпались по подушке, глаза были закрыты, и она дышала спокойно, словно спала, — облагороженная белокурая копия Кристин.

— Это Кристин! — прошептала Джуди. — Кристин!

— Исключено! — резко сказал Хантер.

— Внешнее сходство есть, — признала Дауни. Хантер прервал ее:

— Мы делали вскрытие. К тому же она была брюнетка. Джуди обернулась к Флемингу.

— Это какая-нибудь чудовищная мистификация? Он покачал головой.

— Кристин умерла. Она послужила только рабочим чертежом. Никто не ответил; Дауни, пощупав пульс девушки, наклонилась, чтобы взглянуть ей в лицо. Глаза девушки открылись и уставились в потолок.

— Но что все это значит? — спросила Джуди. Она помнила, что видела Кристин мертвой, и все же перед ней была копия живой Кристин.

— Это значит, — сказал Флеминг, словно отвечая сразу всем, — что машина взяла за образец человека и сделала копию. В некоторых деталях она ошиблась, в цвете волос например, но в целом справилась вполне прилично. Строение человека можно выразить в цифрах. Так и было сделано; затем машина заставила нас «оживить» цифры. Хантер посмотрел на Дауни и подал ассистентам знак везти каталку в соседнее помещение.

— Так или иначе, машина дала нам то, что мы хотели, — заметила Дауни.

— То ли самое? Здесь важен только мозг, а тело не имеет значения. Машина создала вовсе не человека, а чуждый нам разум в человеческой оболочке.

— Доктор Джирс познакомил нас с вашими теориями, — сказал Хантер, следуя за каталкой. Дауни чуть помедлила, прежде чем пойти за ними.

— Может быть, вы и правы, — сказала она. — Но тогда все становится еще более интересным. Флеминг с трудом сдерживался.

— Что вы собираетесь с этим делать?

— Собираемся учить его, то есть ее. Флеминг повернулся и вышел из лаборатории; Джуди последовала за ним в машинный зал.

— Что в этом плохого? — спросила она. — Ведь все остальные… Он обернулся к ней.

— Всегда, когда высший интеллект встречается с низшим, он уничтожает его. Вот что плохо. Люди железного века уничтожили каменный век; бледнолицые взяли верх над индейцами. Что стало с Карфагеном, когда туда пришли римляне?

— Но в конечном счете так ли уж это плохо?

— Для нас — плохо.

— Но почему же?

— Сильные всегда безжалостны к слабым. Она осторожно дотронулась до его рукава.

— Тогда слабым лучше держаться вместе…

— Надо было думать об этом раньше, — ответил он. Джуди знала, что уговаривать его бесполезно, и вернулась к своим обязанностям и своей жизни, оставив Флеминга во власти забот и сомнений. Весна в тот год выдалась поздняя. Пасмурная погода держалась до самого конца апреля и вполне соответствовала унылому настроению, царившему в городке за колючей проволокой. Кроме эксперимента Дауни, решительно ничего не ладилось. Штат Джирса и группы специалистов по ракетам трудились не покладая рук, но без особого успеха. Запуски производились чаще, чем когда-либо, но не давали хоть сколько-нибудь удовлетворительных результатов. После очередной неудачи серые клочья атлантических туч вновь наползали на мыс, как бы показывая, что ни перемен, ни улучшений быть не может. И только девушка, созданная Дауни, цвела, словно экзотическое растение в оранжерее. В одном крыле лаборатории было устроено что-то вроде больничного стационара с жилым помещением для девушки. Здесь ее опекали и готовили к будущей роли, как принцессу из волшебной сказки. В честь далекого созвездия ее назвали Андромедой, учили есть и пить, сидеть и двигаться. На первых порах искусство владения собственным телом давалось ей с трудом: как и предполагала Дауни, она не обладала ни одним из свойственных обычному ребенку инстинктов. Однако скоро стало ясно, что она способна воспринимать знания с невероятной быстротой. Один и тот же факт ей никогда не приходилось сообщать дважды. Стоило Андромеде понять возможности, заложенные в каком-либо действии или предмете, как она начинала пользоваться ими без колебаний или усилий. Так же было и с речью. Вначале девушка, казалось, не понимала, что это такое; она никогда не кричала, как кричат дети, и ее пришлось учить, точно глухого ребенка, чтобы она осознала, как колеблются голосовые связки и что из этого получается. Однако, как только она все это поняла, достаточно было один раз произнести слово в ее присутствии, и она уже его знала. За несколько недель она научилась говорить, читать и писать. За те же несколько недель она научилась двигаться, как двигаются люди, однако немного скованно, как будто ее тело действовало согласно инструкции, а не по собственной воле. Но вместе с тем ее движения были грациозны и лишены какой-либо неуклюжести. Большую часть времени она проводила в отведенных ей комнатах, но ежедневно, если только не было дождя, ее вывозили в закрытой машине на вересковые холмы, и она гуляла на свежем воздухе, окруженная охраной, вдали от посторонних взоров. Что бы с ней ни делали, она никогда не жаловалась. Она относилась к медицинскому осмотру, обучению, постоянному надзору так, словно у нее не было ни воли, ни собственных желаний. Собственно говоря, она, казалось, не испытывала никаких чувств, кроме голода перед едой и усталости к концу дня, причем усталости только физической и никогда — умственной. Она была неизменно тихая, неизменно покорная и очень красивая. Можно было подумать, что она живет во сне. Джирс и Дауни организовали обучение девушки такими темпами, что в кратчайший курс была втиснута целая университетская программа. Как только Андромеда усвоила основы десятичного счета, одолеть всю математику для нее не составило труда. Она ничем не уступала вычислительной машине: одолевала частоколы цифр со стремительной логикой математических таблиц и никогда не ошибалась; без малейшего напряжения удерживала в памяти самые сложные прогрессии. В остальном ее нашпиговывали фактами, точно энциклопедию. Джирс и высокоученые преподаватели, поочередно приезжавшие в Торнесс, чтобы инструктировать учителей Андромеды (ради сохранения тайны к ней самой их не допускали), дали ей прочные знания по общеобразовательным предметам. Таким образом, к концу лета она теоретически знала о мире столько же, сколько одаренный и восприимчивый выпускник университета. Ей не хватало только житейского опыта и интереса к жизни. Хотя она неизменно была внимательна и достаточно общительна, все же казалось, будто и ходит и говорит она во сне.