Владислав Бахревский - Журнал «Приключения, Фантастика» 3 95 Страница 40

Вотчина рода Шуйских и место их упокоения в Суздале. Но в Суздале сидел пан Лисовский. Хоронить Скопина решили временно, в Кремлевском Чудове Архангело-Михайловском монастыре, а как Суздаль очистится от врагов, то туда и перенести прах покойного.

Пришли сказать царю о месте погребения.

Шуйский сидел в Грановитой палате, один, за столом дьяка.

— Так, так, — говорил он, соглашаясь со всем, что сказано было.

И заплакал, уронив голову на стол. И про что были те горькие слезы, знали двое: царь да Бог.

И поплакав, Шуйский вытер глаза и лицо и позвал постельничего с ключом, и тот привел человека в чинах малых и совсем почти безымянного, но царю нужного.

— Они боялись, что он будет царь, — сказал Шуйский тайному слуге. — И они — нет, никогда, а он уже нынче будет среди царского сонма. Ступай и сделай, чтоб было по-нашему.

И запрудили толпы народа площади Красную и Кремлевскую. И звал народ царя, и кричал боярам:

— Такого мужа, воина и воеводу, одолителя многих чужеземных орд, подобает похоронить в соборной церкви Архангела Михаила! Да будет он гробом своим причтен к царям, ради великой храбрости и по делам великим.

Царь Василий Иванович, услышав народный глас, повелел тотчас:

— Что просят, то и сотворите. Был он наш, а теперь он их, всея России возлюбленное чадо.

Похоронили князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского в каменном саркофаге в Архангельском соборе в приделе Обретение честные главы пророка Иоанна Крестителя.

Сыскался и прорицатель. Сказывал, что на Пасху был ему сон. Будто стоит он, приказной писарь, на площади между Успенским и Архангельским соборами и смотрит на царские палаты. И один столп в этих палатах вдруг распался, и хлынула из него вода, черная, как деготь.

Народ, слушая, вздыхал:

— Где ты ране был со своим сном? Пал столп русского царства. Нету у нас, горемык, князя Михайлы Васильевича. И как мы без него будем — подумать страшно.

Александр Чернобровкин

«БЫЛИ ДРЕВНИХ РУСИЧЕЙ»

ЧУМАК

Рассказ

Стоявшая на вершине кургана каменная баба — серо-желтая, безносая, безухая и безглазая, похожая на плохо ошкуренный, толстый пень, — вдруг загорелась в последних лучах заходящего солнца робким, неярким, розоватым светом, словно вытекающим из крупных оспин, сплошь изъевших ее. Она казалась и величественной и понурой одновременно, вроде бы ничего не могла видеть и в то же время как бы смотрела во все стороны: и на небо, голубое и безоблачное, чуть подрумяненное на западе, где из него выдавливался узкий золотисто-красный солнечный серпик, и на степь, распластавшуюся от края до края зеленовато-рыжей шкурой с седыми пятнами ковыля, и с особым, казалось, вниманием на обоз из шести возов, запряженных парами лениво вышагивающих серых волов.

В шестом возе, выстланном попоной из воловьей шкуры, лежал на боку, подперев голову рукой, молодой чумак в надетой набекрень соломенной шляпе с широкими, обвисшими краями, в холщовой белой рубахе навыпуск, подпоясанной коричневым кожаным ремешком, в серо-черных портах с латкой на левом колене. Он неотрывно смотрел на каменную бабу, точно надеялся поймать ее взгляд, и на его вытянутом скуластом лице шевелились, как бы беззвучно упрашивая посмотреть на него, чувственные, красиво очерченные губы.

И вот — то ли на самом деле, то ли это была игра света и тени — каменная баба чуть повернула голову и уставилась двумя глазницами-оспинами на человека и будто всосала ими его взгляд. Чумак, испугавшись, смежил веки крепко, до боли в висках, а потом и рукой прикрыл глаза. Какая-то невидимая сила попробовала оторвать ладонь, но не смогла и медленно убыла. Человек убрал руку и долго смотрел на каменную бабу, окруженную колеблющейся, розовой дымкой, будто парила от внутреннего жара. Дымка постепенно исчезла, и баба превратилась в неумело обработанный камень. Чумак вытер тыльной стороной ладони капельки пота со лба и висков, покачал головой и тихо вымолвил:

— Да-а…

— Чего? — обернувшись к нему, спросил возница — пожилой мужчина с длинными усами, похожими на метелочки ковыля.

— Померещилось, — нехотя ответил молодой чумак и, перевернувшись на спину, потянулся до хруста в костях. — Эх, пожевать бы чего-нибудь!

— Потерпи: за курганом свернем налево, спустимся в балку там остановимся на ночь.

— Пока доплетемся, пока сварим кулеш… Отрежу я хлеба краюху, а?

— Ну, отрежь, — разрешил возница и передал лежавшую у его ног торбу.

Молодой чумак развязал торбу, достал из нее каравай ржаного хлеба и узелок с солью, отрезал краюху обоюдоострым ножом с деревянной резной рукояткой, которой вынул из висевших на ремешке ножен. Посыпав краюху серой крупной солью, откусил чуть ли не половину.

Примерно в версте от обоза над травой поднялся столбик черного дыма, закрутился вокруг своей оси, быстро вырастая и раздаваясь в ширину, отчего стал похож на огромную воронку, которая стремительно, будто подгоняемая ураганным ветром, понеслась к последнему возу.

— Гляди! — удивленно-испуганно крикнул возница, показывая на нее.

Молодой чумак посмотрел в ту сторону — и чуть не поперхнулся недожеваным хлебом. Уронив краюху, он неотрывно, как перед этим на каменную бабу, смотрел на вертящийся столб пыли. Когда воронка добралась до воза и возница зажмурил глаза, закрестился и забормотал: «Господи, спаси и сохрани…», молодой чумак, инстинктивно защищаясь, метнул в нее нож.

Нож встрял, как в мягкое дерево, и послышался то ли скрип, то ли скрежет, то ли сдавленный, сквозь зубы, вскрик, а из-под ножа, как из раны, хлынула кровь, выкраснившая дым. Воронка замерла на месте, стала быстро уменьшаться, словно вверчивалась в землю, а потом стремительно понеслась от обоза — и сгинула.

Молодой чумак спрыгнул с воза, подошел к тому месту, где остановилась нечистая сила. Земля и синевато-серые кустики полыни были там забрызганы бурой кровью, причем травинки, на которые попали капли, пожухли, будто припаленные огнем.

— Во как! — показывая такую травинку, сказал молодой чумак.

— Заколдованное место, — перекрестившись, сказал возница, — едем отсюда побыстрее.

— Сейчас, нож найду. Он у меня особый, заговоренный.

— Заговоренный, говоришь? — переспросил возница. — Ну, тогда не найдешь его, в теле ведьмака торчит. Будет маяться с ножом, пока не помрет.

— Жаль, хороший был ножичек, сам рукоятку ему делал, — произнес молодой чумак. Заметив, что остальные пять возов продолжают ехать как ни в чем ни бывало, воскликнул: — Гля, а они что — не видели?!