Феликс Пальма - Карта времени Страница 40

Меррик повернулся к нему.

— Взгляните на мои руки, мистер Уэллс. — Он протянул вперед ладони. — Похоже, что ими можно вырезать собор из картона?

Писатель смотрел на асимметричные руки нового знакомого с состраданием. Правая была здоровенной и бесформенной, левая напоминала крошечную ручку десятилетней девочки.

— Пожалуй, нет, — признал Уэллс.

Меррик печально кивнул в знак согласия.

— Только наша воля имеет значение, мистер Уэллс, — произнес он, стараясь, чтобы его тонкий голос звучал твердо и значительно. — Только наша воля.

В любых других устах эти слова прозвучали бы напыщенно и банально, но в тот миг они показались Уэллсу абсолютной истиной. Перед ним сидело живое доказательство того, что человеческой воле под силу сдвинуть горы и перейти море вброд. В отрезанном от мира больничном крыле воля была не чем иным, как прямой дорогой от невозможного к возможному. Если искалеченные руки Меррика вырезали собор из картона, на что окажется способен сам Уэллс, тот, перед кем нет никаких преград, кроме собственной трусости?

Уэллсу оставалось лишь признать правоту Меррика, чем он, судя по горделивой позе, остался весьма доволен. И голосом умирающего ребенка, который от смущения дрожал еще сильнее, поведал гостю, что картонная церковь предназначалась в подарок одной актрисе, с которой Человек-слон уже несколько месяцев состоял в переписке. Актрису звали миссис Кендалл, и она, насколько мог понять Уэллс, усердно занималась благотворительностью. Даму из общества, чувствительную к нищете и страданиям за порогом своего особняка, тронула история Человека-слона, и она решила, что лучшего применения отпущенным на благотворительность средствам не найти. Когда Меррик заговорил о том, как он мечтает, чтобы актриса поскорее вернулась с гастролей по Соединенным Штатам и пришла его навестить, Уэллс не смог сдержать улыбки — столько нежности, осознанной или неосознанной, сквозило в каждом его слове. Но одновременно он ощутил невыносимую горечь и всей душой пожелал, чтобы американское турне миссис Кендалл затянулось и очарованный ее письмами Меррик мог подольше питать призрачные надежды, не догадываясь о том, что невозможная любовь возможна только в романах.

После чая хозяин предложил гостю сигару, которую тот с благодарностью принял. Встав из-за стола, они подошли к окну — на улице уже властвовал вечер. Несколько минут Человек-слон и писатель глядели на церковь, фасад которой Меррик изучил до мелочей. По улице сновали прохожие, уличный торговец во весь голос расхваливал свой товар, экипажи катились по мостовой, истоптанной копытами сотен лошадей. Уэллсу показалось, что Меррик наблюдает эту незатейливую картину с затаенным благоговением. Его губы дрожали.

— Знаете что, мистер Уэллс? — произнес Человек-слон после долгого молчания. — Порой мне кажется, что жизнь — это спектакль, в котором для меня не нашлось роли. Если бы вы только могли представить, как я им всем завидую…

— Они не стоят вашей зависти, мистер Меррик, — решительно сказал Уэллс. — Все эти люди — не более чем пыль на ветру. Никто не вспомнит о них после смерти. А вы войдете в Историю.

Меррик раздумывал над его словами, глядя на собственное отражение в оконном стекле.

— Вы думаете, меня это утешает? — спросил он с невыразимой грустью.

— Должно утешать, — ответил Уэллс. — Потому что время египтян прошло, мистер Меррик.

Тот не ответил. Он продолжал смотреть на свое отражение, и по искаженному недугом лицу нельзя было судить, как отозвались в его душе жестокие, но справедливые слова писателя. Уэллс не желал спокойно наблюдать, как его новый знакомый упивается своей бедой. Единственное доступное Меррику утешение проистекало из его уродства, столь исключительного, что оно само по себе обеспечивало ему место в Истории.

— Возможно, вы правы, мистер Уэллс, — сказал наконец Меррик, не отрывая глаз от своего отражения. — Возможно, мне пора смириться и не требовать слишком многого от мира, подобного нашему, в котором люди боятся тех, кто на них не похож. Порой мне кажется, что, явись к священнику ангел, тот не задумываясь его пристрелит.

— Вполне возможно, — согласился писатель, восхитившись точностью предложенного образа. И, поскольку его собеседник продолжал разглядывать собственное отражение, поспешил распрощаться: — Большое спасибо за чай, мистер Меррик.

— Постойте, — встрепенулся Меррик. — У меня есть для вас подарок.

Он направился к маленькому комоду и через пару минут извлек из его недр обещанный подарок. К удивлению гостя, это была корзинка из ивовых прутьев.

— Когда я рассказал миссис Кендалл, что больше всего на свете хотел бы плести корзины, она прислала человека, чтобы он научил меня этому ремеслу, — произнес Меррик, держа корзинку так бережно, словно это был новорожденный младенец или гнездо с птенцами. — Это славный, скромный труженик, у него мастерская на Пеннингтон-стрит, рядом с доками. Он держался так, будто я ничем от него не отличаюсь. Однако когда этот добрый человек увидел мои руки, то сразу сказал, что у нас ничего не выйдет, что такие руки не предназначены для столь тонкого искусства, как плетение корзин. Он весьма сожалел об этом, но боялся, что мы оба лишь потеряем время. Хотя ведь на исполнение мечты времени не жалко, не правда ли, мистер Уэллс? «Научите меня, — попросил я, — и только тогда станет ясно, выйдет что-нибудь или нет».

Корзина, созданная бесформенными руками Человека-слона, была безупречна.

— С тех пор я сделал немало корзин и раздарил их своим гостям. Но эта особенная, ее я сделал первой. Возьмите, мистер Уэллс, — сказал Меррик, протягивая свое изделие писателю. — И помните, лишь наша воля имеет значение.

— Спасибо… — Уэллс был тронут до глубины души. — Для меня это честь, мистер Меррик, великая честь.

Простившись с хозяином теплой улыбкой, он направился к дверям.

— Последний вопрос, мистер Уэллс, — окликнул его Меррик.

Уэллс обернулся, ожидая, что у него спросят адрес доктора Небогипфеля, чтобы отправить ему очередную корзину.

— Вы верите, что нас с вами создал один и тот же Бог? — с меланхолическим видом спросил Меррик.

Уэллс только вздохнул. Что он мог сказать? Пока писатель тщетно подбирал ответ, Меррик вдруг издал странный звук, нечто среднее между кашлем и рычанием, и согнулся пополам, едва устояв на ногах. Перепуганный Уэллс бросился было на помощь, но вовремя понял, что означают сотрясающие тело Человека-слона конвульсии и жуткие звуки, вырывающиеся из его горла. С Мерриком не случилось ничего страшного. Он просто смеялся.