Дмитрий Сергеев - Прерванная игра Страница 40

Видимо, остальные тоже переваривали все это: молча оглядывали друг друга. Из всей компании только двое, мужчина и женщина, почти не изменились - остались такими же красавцами, какими были на Земтере. (Кстати, женщина была моей невестой). Впрочем, если приглядеться внимательней, кой-какие отличия можно найти и у них. Либзе сидела в кресле рядом с моим, и мне было хорошо видно ее. Нельзя сказать, чтобы она выглядела полной, но ее формы были довольно пышными - покруглее и пообъемистей, чем у гипномаски. Тип лица почти соответствовал стандарту. Ее спокойное и красивое лицо выражало полное согласие с этим миром: никакие неожиданности на в состоянии поразить ее, вывести из равновесия. И еще одна особенность, мне она показалась странной - ей была свойственна этакая естественная, без малейшего признака наигранности женская стыдливость. Качество, на мой взгляд, для земтерянки совершенно излишнее: при тех отношениях, какие установились на Земтере между мужчинами и женщинами, ни о какой стыдливости не могло быть речи. Видимо, природа случайно сохранила внешние признаки давнего качества как напоминание о позабытых временах, когда люди еще имели возможность свободного выбора.

На свитере у мужчины по груди шли горизонтальны э полосы - это был Герий. ЭКуткая мускулатура распирала его одежду, стоило ему чуть шевельнуться, бычьи бицепсы перекатывались под свитером. У него в самом деле красивое лицо - этакая мужественная красота. Только вот чересчур апатичный и недоуменный взгляд придавал ему глуповатое выражение.

Хотя я не мог знать, как в действительности выглядят Итгол и Игара, их обоих я узнал сразу-не нужно было и свитера разглядывать. Игара невысока и щупла, в ее лице проглядывало что-то обезьянье - много мимики, быстрая смена настроений. Она то ли готова была рассмеяться, то ли просто недоумевала: где она и что случилось? С Итголом она не разговаривала, только переглянулась. Они и прежде понимали друг друга без слов. Мочки ушей у Итгола оттянуты книзу, они, как подвески, болтались по обеим сторонам его крупного негроидного лица. На голове курчавились короткие и седые волосы, грубые на вид. Он далеко не молод. Большие, слегка вытаращенные глаза с живостью перекидывались с одного предмета на другой. Он напомнил мне длинноухих с острова Пасхи.

Несколько минут все внимательно приглядывались друг к другу. Первым заговорил Итгол.

- Ну-с, распоряжайтесь-мы ваши гости,-обратился он ко мне,- А что касается этого,- он как-то небрежно обмахнул длинными пальцами свое лицо,понемногу привыкнем.

Он сорвал с себя ладанку, подвешенную на шнурке.

- Здесь эти штуки не нужны,-сказал он и отшвырнул ее.

Жест Итгола оказался заразительным. Мы все посрывали ставшие ненужными гипноизлучатели. Одна только Либзе не поддалась общему порыву: спокойно сняла шнурок с шеи, но не швырнула, а тихонько положила в кресло рядом с собой. У нее было такое выражение, словно она тут же и позабыла про ладанку. Пышный румянец стыдливости, бог весть отчего, вдруг окатил ее щеки и приоткрытую грудь.

Я подобрался к иллюминатору, отдернул штору. В межзвездной тьме обрисовался силуэт громадного тела.

На его поверхности, будто брызги, раскиданы зеленые и синие огоньки. Я подумал, что вижу стартовую площадку Карста, но, хорошенько присмотревшись, понял ошибку: за окном маячил обыкновенный шлюп. Роботы уже выдвигали из его чрева входной трап. Да и не смог бы наш корабль пристать сразу к астероиду - мы находились гдето в полумиллионе километров от него.

Я ощутил щемящую и сладостную боль, знакомую каждому, кому случалось возвращаться в родные места после долгой разлуки. Я и не подозревал, насколько прочно въелись в меня чувства мальчишки. Ведь места были родные ему, а не мне.

Скорей, скорей! Я лихорадочно разбирал кипу скафандров, сложенных в боковом отсеке кабины, и по одному вышвыривал их в салон. Я плохо рассчитывал движения, и пакеты со скафандрами летели не туда, куда мне хотелось, или же я сам не удерживался на ногах, а после с трудом возвращался на место.

Если бы скафандры не были такими послушными - стоило его разбросить, и он сам обволакивал тело, ползучие скрепы-замки защелкивались, где требовалось,- нам бы не удалось справиться с ними так скоро.

Я едва мог выносить последние минуты ожидания. А вдруг... вдруг ничего не окажется: ни Карста, ни камина. Почему я так убежден, что все здесь осталось, как было тогда? (Я чуть было не подумал: "...Когда я был здесь в последний раз"). Но шлюпы-то на месте! Это ободрило: если целы шлюпы, должны быть и роботы, обслуживающие их, вся станция - главная база. Почему же тогда на Карсте не сохранилось все, как прежде?

И все Же мне было до жути тревожно.

Легкий свист кольца по натянутому шнуру под шлемофоном был еле слышен. Он напомнил что-то давнее и знакомое. Только я не мог сказать уверенно, знакомое мне или мальчишке.

Голубоватый свет прожекторов освещал наш короткий полет через бездну. То, что во все стороны разверзлась бездна, сознавалось непроизвольно; такой плотной черноты невозможно представить нигде.

Я подрулил к приемной площадке и помог остальным войти в шлюп.

Когда я потянулся к торчащему из стены рычагу, даже мои пальцы вспомнили мягкую шероховатость рукоятки. Только тогда, у мальчишки, пальцы чуточку не сошлись, а моя ладонь облегала ее плотно.

Кресла здесь были самые обыкновенные, как в реактивном самолете. С одной разницей - не нужно мучиться с привязными ремнями, они сами выползли из подлокотников х застегнулись.

Тело ненадолго налилось тяжестью-сказывалось ускорение шлюпа, - потом снова возвратилась невесомость, и ремни ослабли. Кресла располагались по два в ряд. Я взглянул, кто же сидит слева от меня. Опять Либзе. Все остальные тоже распределились парами. Мне еще не просто было узнавать их в новом обличье, я по привычке смотрел на рисунок свитеров.

Снова накатилась тяжесть. Я догадался: подлетаем к цели, и двигатели выполняют торможение. Жесткие ремни стиснули запястья и щиколотки. Было неприятно чувствовать себя пленником кресла. Но остальные, кажется, ничего не испытывали. .Либзе, повернувшись ко мне, сколько позволяли тугие ремни, спокойно улыбалась. Торможение усилилось, шлюп начало лихорадить. Казалось, из меня вот-вот вытряхнет все внутренности - но именно в этот момент стихло. Ремни отстегнулись. Можно было взглянуть в иллюминатор.

Поверхность планетоида светилась холодным сиянием. Если не знать, что внутри расположена жилая полость, Карст можно принять за мьртвый осколок породы. Две полосы прожекторного света падали на каменную поверхность. Никаких построек, кроме малой силовой антенны она вылезла из планетоида, как обелиск.