Грег ИГАН - Журнал «Если» 2008 № 07 Страница 40

Один из делегатов изобразил нечто вроде кивка.

– Пожалуйста, опиши нам эпизод жаления.

Они что, правда хотят, чтобы я все вспомнил? Эти ублюдки нашли новый способ надо мной поиздеваться? Я слишком часто боролся с этим воспоминанием. Среди воспоминаний-пыток ценой в два года жизни один этот инцидент торчал в мозгу, будто заноза. Я не хочу его вспоминать. Но он уже накрывает меня с головой…

Восвспоминания

Они швырнули меня голого, грязного, воющего на плиты настила. Дрожь все не унималась. Я не мог выгнать эту вонь из ноздрей, не мог вспомнить, как выглядит душ. Кровавая блевотина сочится изо всех отверстий. Металлические штекеры в голове все время – бу-бу-бу…

Сырость. Сырость! Всё это проклятое место промокло, провоняло. Сырость и холод. Аммиачная вонь. Щелкунам необходима влага, и это место построено с учетом их физиологии. Не моей. Для человека здесь слишком высокая влажность и недостаточно тепла. Но как можно одновременно быть промокшим до нитки и умирать от обезвоживания?

В голове все бубнит, и кнопки «выкл» нет.

Солоно во рту. Кровь. Порезал язык об острые края сломанных зубов. Приходится глотать собственную кровь, если хочешь протянуть подольше. Засохшая кровь и блевотина в зарослях бороды на лице.

Фантомная боль в культях отрубленных пальцев. И этот чертов инопланетный палец никак не перестанет извиваться. Хочется вырвать его с корнем…

Не знаю, откуда у этих жужелиц столько силы в их костлявых конечностях. Щелкуны таскают меня туда-сюда, словно тряпичную куклу. Поесть бы хоть раз нормальной еды да отключить этот проклятый шум в голове – я бы раздавил весь этот клоповник. Вот меня соскребают с плит и силком поднимают, чтобы вновь засунуть в эту чертову сбрую. Ремни. Эти гады привязывают меня стоймя, с раскинутыми руками. Я знаю, что будет дальше.

Зонд. В глубь сознания – и в глубь страдания. Наизнанку выворачивают нервы. Когда этот гребаный зонд входит в череп, я могу заглянуть в свои собственные кишки.

Четверо щелкунов-тюремщиков, которые притащили меня сюда и потом распяли в этой штуковине, уходят. Скатертью дорожка. Вот еще один. С зарубкой на панцире, значит, титулованный. Не могу поднять голову, чтобы сосчитать узелки на спине. Видел ли я его раньше? Все они одинаковые. Я знаю, зачем он здесь.

Сейчас он включит зонд.

Его усики подрагивают. Бр-р! Один из них коснулся меня. Я ре-флекторно блюю, но из меня ничего не выходит. Я уже весь выблеван. Эти ненавистные глаза: никогда не знаешь, смотрит он на тебя или нет. Воняет тухлым кальмаром. Я так слаб, что меня тошнит от одной мысли о тухлых кальмарах.

– Землянич, Рой жаждет твоими знаниями. Мы советуем тебе подчиниться.

Хочется ответить что-нибудь непристойное, но если я открою рот, то потеряю еще больше крови…

Он включает зонд. Я слышу гул, и от вибрации начинает дрожать вся эта проклятая упряжь, к которой я привязан. Они уже делали это со мной, поэтому я знаю, что зонду нужно несколько минут, чтобы «разогреться». Да, у этих ублюдков есть космические корабли, но их технологии не столь развиты, как у нас. Вот еще одна причина, по которой они так старательно вуайеризируют мой мозг…

Мы здесь одни с этим щелкуном, но «одни» означает, что целый Рой смотрит на меня его глазами. Все эти миллионы сознаний…

– Мы займемся память-поиском, – произносит голос щелкуна, говоря о себе во множественном числе. Я вижу, как в обычном ритме подрагивают его усы; в этот миг все усики у всех гребаных щелкунов на двух планетах подрагивают в такт. – На этом сеансе мы ищем воспоминания о твоем позднем детстве и начале полового созревания. Мы предупреждаем: это менее болезненно будет, если ты добровольно предоставишь прошенные воспоминания. Сопротивление больше больно, чем покорность.

Мимо моего распростертого тела он тянет одну из десяти своих конечностей к панели управления…

И тут его усики подпрыгивают дважды. Необычное подрагивание. Я никогда раньше не видел, чтобы усы у щелкунов двигались таким образом.

Они снова приходят в движение несинхронно. Необычный темп. Вот он касается панели управления зонда.

– Мы возьмем…

Дрожание усов возвращается в обычный режим, затем опять прекращается.

– Нет. Невред. Раньше. Мы возьмем…

Его голос изменился, я отношу это на счет какой-то неполадки в генераторе синтеголоса.

– Мы… не… я…

Он весь дрожит, и мне вдруг вспоминается вареный рак, меняющий цвет в кастрюле. Затем его переводчик издает какой-то звук, такой приглушенный и ни на что не похожий, что я лишь через несколько секунд понимаю – это его синтезированный голос:

—   Я не желаю… «нас»… Что-то явно происходит.

—   Я разжелал «нас».

Щелкун торопливо семенит к техническому отсеку и возвращается, воздевая ко мне одну из верхних конечностей. В его клешне какой-то инструмент. Он тянется к моему лбу, к имплантам в черепе. Я пытаюсь отстраниться, но ремни слишком…

О-о…

С помощью своего инструмента щелкун закрывает мне головные штекеры. Сначала один имплант, затем другой. Впервые за год с лишним я один в своей голове.

Зачем он это делает? Щелкун складывает инструмент и походкой краба направляется на настил, к машине, что в дальнем конце комнаты. Я несколько раз видел, как щелкуны пользуются этим механизмом для самообслуживания. Вряд ли это орудие пыток.

Он снова семенит ко мне, верхние конечности осторожно сжимают небольшой контейнер. Вот он слегка наклоняет его вперед, чтобы я мог заглянуть внутрь и учуять…

Вода. Дистиллированная вода.

Он протягивает ее мне:

– Пей. Ты.

Возможно, здесь какой-то подвох. Плевать. Умираю, как хочется пить. У этого таракана есть вода. Я ее хочу. Подвох? Но они могли влить это в меня силком. Так что можно и выпить.

Он держит кружку – терпеливо, осторожно, пока я тяну голову вперед, сопротивляясь ремням, и складываю разбитые губы трубочкой, чтобы втянуть в себя…

Воду. Настоящую. И никаких подвохов!

Я так обезвожен, что от воды меня чуть не рвет. Кое-как удерживаю выпитое в себе. Маленькими глоточками. Тише пьешь – больше выпьешь, вместо того чтобы нахлебаться и сблевать. Щелкун заботливо поддерживает чашку. Это что, опять какой-то гребаный эксперимент? Видимо, это то, чего хочет Рой. Ослушайся этот щелкун приказа, не прошло бы и секунды, как все его братья по Рою оказались бы здесь…

Я осушаю чашку, провожу кровоточащим языком по ободку, чтобы собрать последние капли.

– Еще хочешь ты? – спрашивает он.

Я киваю. Он не двигается, и я вспоминаю, что щелкуны не понимают человеческого языка тела. Я через силу говорю: