Журнал «Если» - Журнал «Если» 2009 № 12 Страница 40

Я даже не удивился. «Пташка» достаточно лакомый кусочек, чтобы Сэмингс захотел наложить на нее лапу. Как подтвердил незнакомый таможенник, никакой более серьезной подоплеки у дела нет. Задание наверняка окажется невыполнимым, и «Пташка» перейдет к Сэминг-су в качестве «приза». А лаш и прочие хитрости тут ни при чем. Так, во всяком случае, думает старина Сэмингс. Он настолько уверен в успехе предприятия, что даже прибыл сюда на моем корабле, собираясь на нем же отбыть обратно, но уже в качестве владельца. Как явствует из подслушанной фразы, один раз, по крайней мере, ему такое уже удалось. Ничего не скажешь, очень мило и вполне в духе Сэмингса. Вот только меня он в расчет принять забыл, и это большая ошибка. «Пташку» я отдавать не собираюсь, к тому же «предупрежден, значит, вооружен». Не знаю, кто первым это сказал, но думаю, парень был вольным торговцем.

Таможенником оказался засидевшийся в лейтенантах офицер – судя по голосу, тот самый, что назвал меня захомутанным кретином. Я не стал прежде времени разубеждать его и отыграл кретина на полную катушку.

Стандартные вопросы для прилетающих на закрытую планету:

— Цель прилета?

— Этнографические исследования. (Ха-ха! Это вольный-то торговец!)

— Сколько времени рассчитываете провести на планете?

— Максимум неделю. (Ха-ха! Я им тут за неделю наисследую!)

— Наркотики на борту имеются?

— Нет. (Еще всякой пакости мне не хватало!)

— Оружие?

— Штатный бластер в опечатанном сейфе. (Я – законопослушный гражданин.)

— Предъявите.

— Вот, пожалуйста. Федеральная печать цела, вот сам бластер, в батареях полный заряд. Надеюсь, все в порядке? Не забудьте только заново сейф опечатать. (А то, что задняя стенка сейфа держится на магнитах, и может быть снята в пять минут, вас не касается.)

— Спиртное?

— Только для личных нужд. (Еще бы я возил выпивку для нужд общественных.)

— Сколько?

— Точно не знаю. Надо сходить на камбуз, посмотреть, а то как бы скотина Сэмингс не вылакал за три дня все до капли. Вообще-то он трезвенник, но думаю, что на халяву готов хлестать террианский бальзам стаканами.

— Террианский бальзам! – лейтенант мечтательно закатил глаза. – Давненько я его не пробовал. У нас тут, знаете ли, сухой закон.

— Вполне приличное пойло, – согласился я. – Как говорят торговцы: разумное соотношение цены и качества. Жаль, что вы сейчас при исполнении… Но когда вы будете без кокарды на фуражке, я с удовольствием разопью с вами бутылочку террианского, если, конечно, Сэмингс не прикончит ее прежде. Но, разумеется, все будет происходить здесь: у меня на корабле сухого закона нет.

Намек был понят мгновенно, лейтенант развернул фуражку кокардой к затылку, и все форм'альности на этом закончились. Лишь когда мы приканчивали вторую бутылку террианского и давно стали лучшими друзьями, он спросил:

— А на продажу ты что-нибудь привез, хотя бы для отмазки?

— У меня отмазка от Эльсианского этнографического музея, а вообще я привез полторы тонны мандаринов. Как думаешь, раскупят у меня мандарины?

— Купить-то купят, нас армейская кухня фруктами не балует, но тебе это зачем? Это же невыгодно – мандарины через полгалактики везти!

— Это был единственный товар, который мне дали на реализацию просто под честное слово. Будет прибыль – расплачусь, а и пропадет – не велика потеря. Этих мандаринов там, что грязи. Мандарины для меня товар сопутствующий, а главное – предметы местных культов. Рейс снарядили под них.

Лейтенант наклонился ко мне и, дохнув террианский, произнес:

— А вот здесь ты, парень, влип. Месяц назад один твой коллега уже прилетал за туземными редкостями. Корабль его теперь у Сэмингса, а где он сам, никто не знает.

— То есть пропал внизу?

— Где же еще? На станции если кто и пропадает, так любой рядовой знает, кто, как и за что его уделал. А из тех, кто спускается на планету, мало кто возвращается. Смертники, что с них взять, их и не ищет никто.

— Мой предшественник спускался на посадочном модуле, оставив корабль в лапах Сэмингса?

— Совершенно верно.

— Ну, этой ошибки я не совершу. Пропаду, так вместе с «Пташкой». Но, честно говоря, я подозреваю, что парень решил подзаработать на лаше, и вы его уконтрапупили.

— Если бы это было так, я был бы в курсе. Нас тут пятьсот человек

— и знаешь, чем мы занимаемся?

«По три кило мандаринов на нос, – машинально отметил я. – Мно- | говато, нетерпимо». Вслух я ничего не сказал, чтобы не перебивать полезный монолог. Не дождавшись отклика, лейтенант продолжил:

— Мы сидим тут и ни фига не делаем. Единственное развлечение – сплетни, словно в клубе старых дев. Конечно, шугаем всяких проходимцев, самым незаконным образом не пуская их на планету. Кое-кого даже жечь приходится – тех, кто пытается прорваться вниз с оружием. Мы бы и тебе пинка под зад дали, но твой шеф как-то сумел договориться с нашим полковником. Не иначе, они в доле. Ну и, конечно, гарантия, что новой войны за лаш не случится… Ты хоть знаешь, что такое война за лаш?

— Читал…

— Ни хрена ты не знаешь! Больше тысячи человек потерь, цвет космического десанта положили, а результат – ни одной дощечки! Понимаешь теперь, почему мы туда никого с оружием не пропускаем? Кстати, твой бластер я изымаю. Сумеешь живым вернуться, получишь назад. Зверей, чтобы на человека нападали, там нет, а от людей бластер не спасет. Нельзя там стрелять, понимаешь?

Я кивнул, подначивая на продолжение разговора.

— У них там этого лаша – завались! В каждой хижине по две или четыре дощечки просто на стенке висят. Они всегда парами, по одной дощечке лаш не работает, деревяшка – и все. Вот и у них: простая семья – две лашки, знатная – четыре. Казалось бы, приходи и забирай, а они пускай себе новые вырезают, если без них не могут. Только ведь они родами живут и друг за дружку горой. Попробуй их тронь, если на их стороне тысяча лашек!

— Мне лаш не нужен, – напомнил я. – Меня предметы культа интересуют.

— Дураком ты родился, дураком и сгинешь… У них весь культ на лаш завязан. Сколько в святилищах этого лаша, никто не считал. Оттуда не возвращаются. Это такая сила, что и представить невозможно.

Ударная рота космодесанта на подходе к одному из святилищ полегла вся до последнего человека. Уже знали, что стрелять там нельзя, лаш выстрелы возвращает вдесятеро, так они в рукопашную пошли. И что с ними дальше было, неизвестно. Ни один не вернулся, чтобы рассказать.

— Но ведь вы покупаете лаш, – коснулся я запретной темы.

— Ага, покупаем. Только не вздумай спрашивать, в обмен на что. Сам не знаю и тебе не советую выяснять. Понял? А я вот что тебе скажу… Мы тут сидим, пятьсот голов, целый гарнизон. Плюс начальство, менеджеры, всякая шелупень. Раньше еще ученые были, но теперь их подальше передвинули, в институт лаша. У них там есть пара дощечек, пусть изучают. И вся эта прорва народа – ради чего? В год получаем от туземцев от одной до четырех пар лашек. Больше, видите ли, нету!