Елена Хаецкая - Несчастный скиталец Страница 40

– Но как устроить сие? – резонно рек де Жабинкур.

Мы все погрузились в раздумье. Долго-ли длилось оное – не ведаю, однакож сестрица моя явила здравое мышление, свойственное всему роду нашему, и рекла:

– Для сего дадим через слуг объявление, будто-бы найден кошель с деньгами и будто-бы кошель сей опознан как собственность маркизы де Мюзет. Подлинная маркиза была ограблена, ей впору вернуть свое имущество. А подлая Феанира польстится на чужия деньги и не преминет их присвоить.

Граф на таковые слова разсмеялся, что было похоже по звучанию на горный обвал.

– Воистину, перехитрить женщину только женщина способна! – провозгласил он. – Желаю-же я, однако, дабы ваш острый ум обращался токмо на хорошия дела.

– В том можете не сомневаться, – отрезала Эмилия, приходя в раздражение. Впрочем, от колкостей она воздержалась.

И вот уже ввечеру появляются в зале обе маркизы. Свидетели сего, общим числом десятеро, вместе с нами, все были поражены таковой картиною. Особливо жутким зрелищем оказалось побоище, учиненное между двумя совершенно похожими дамами. На одной платье было жолтое, а на другой – салатовое, да фасоном иное – вот и вся разница для неглубокаго ума.

– Изменница, самозванка, воровка! – вопияла та, что в жолтом и гораздо драла волосья из той, что в салатовом. Последняя отвещала ей тем-же с таковым-же усердием. Вскоре их разцепили и призвали к порядку. Отдувались и фыркали обе совершенно общим манером.

– Ну а теперь, сударь, приступайте к явлению истины! – так молвил де Жабинкур, ибо склока его утомила. – Но мне не верится, что вам сие по способности. Которым же чудом вы узнаете злодейку?

– Да, да, кавалер! – вскричала маркиза в жолтом. – Как вы полагаете оную гадюку выставить на вид?

– О да, Гастон! – возопила маркиза в салатовом. – Поскорее заклеймите сию непотребную особу и избавьте меня от ея соседства!

– О, мой рыцарь! – рекла маркиза в жолтом. – Воспомните о минутах блаженства, кои мы пережили вместе!

– О, похититель моего сердца! – воззвала маркиза в салатовом. – Неуж-ли вы позапамятовали ласку уст моих, каковую я вам подарила? Не угодно-ль будет вам освежить память? Я готова сию минуту!

Все, при сем бывшие, токмо успевали головами вертеть, переводя взоры с одной на другую, и казалось, что наблюдают оне за игрою в воланы. Герцог де Валлару подошед ко мне и молвил:

– Ну и в переделку вы попали, сударь! Уж я-то подлинную маркизу знаю не первый год, а и то затрудняюсь опознать. Ведь одна – полное отражение другой, словно бы в зерцале.

– Резонно, – заметил я. – Но в этом и весь секрет. Я тоже размышлял об сией странности. И вот что мне взбрело на ум – копия с оригиналом разнится именно что зерцальностью. Осмотрите хорошенечко – у одной родинка на лице справа, а у другой-то – слева!

– Воистину! – изумился де Валлару.

– А мы обое помним, что подлинная маркиза от природы украшена родинкою с правой стороны. Не так ли?

Все вскричали разом. Я же продолжил свою речь:

– Помимо сего вздорного обстоятельства, допустила злодейка и другую ошибку. Родинку на маркизе сочла она мушкою, посему и свое лицо снабдила таковой. Сие подтвердить запросто – нужно гораздо наслюнить палец и…

Не довелось мне договорить. Обличенная мною Феанира – та, что в жолтом, – приняла свой истинный вид, затряслась мелкою дрожью, завыла, словно-бы раненый зверь, и, престрашно ощерив зубья, выставив когти, кинулась на меня. Покуда вразумили ея, успела-таки мерзавка прокусить мне руку и сорвать кожи изрядный лоскут с моей щеки. Пребольно!

– Ах, ненавистный, жалкий, трусливый, никчемный, пустоголовый червь! – так молвила она, покуда ей руки вязали. – Уж как я тебя ненавижу, равно и всю твою породу мущинскую! Все вы – либо козлы похотливыя, либо ни на что не годны. Всякий из вас пальца моего не стоит. Ох уж и вертела я вами, и еще поверчу.

Эмилия, вскипев, не преминула возразить:

– Ничего ты, разбойница, о мущинах не знаешь. Мущины сильны, благородны и умны! Даже брат мой, тобою оболганный, сумел тебя изловить, а ведь оный – далеко не мудрец!

От сего комплимана я даже оцепенел.

– Бедная глупая девчонка, – рекла Феанира, – ничего ты в своей жизни не узнаешь, помимо горшков кухонных да детских свивальничков. Добродетель – лишь петля для женщины. Добрый нрав – удавка. Целомудрие – врата тюремные. Будешь до смерти рабою законного своего истязателя да детей его. Поделом. Я же в ином зрела судьбу свою – в наслаждениях, да не в таковых, как в сем глупом шато, а в истинных – роковых и страстных.

– Брешешь, лиса блудливая, – на сих словах Эмилия изрядно поморщилась. – Добрый нрав и добродетель суть подмога и опора. Целомудрие – крепкий щит, об который сокрушатся злые козни. Ты-же в руках палача отведаешь роковых наслаждений!

– Доподлинно верно, – рек некий пронырливый незнакомец, выскочив из-за спины графа. Быв он похож на нарочитую собаку, гораздую давить крыс. – Как есть правдивые ваши слова, сударыня, ибо я – тайный государев агент и имею предписание шпионку Феаниру заарестовать. Было у меня распоряжение и на ваш щет, да я, так и быть, употреблю оное на папильотки. Властью, данной мне, освобождаю брата вашего от напрасных обвинений.

Молвив сие, незнакомец, весьма довольный, разсмеялся – хе-хе-хе – и ручки потер.

– Пощадите! – воскликнула Феанира, но ея уж выводили прочь.

Очевидцы такового события разом все порешили, что происшедшее поучительно и справедливо. А граф де Жабинкур, уставив палец в потолок, возгласил:

– Как бы порок ни куражился, все остается жалким!

Силы мои изсякли совершенно. Прижимая к кровоточащей ране платок, подобранный тут же на полу – своим я укушенную руку обвязал – пошед я к себе в комнату. От волнений колена мои подгибались.

Миловзор поздравил меня с победою, Эмилия омыла раны мои, а маркиза де Мюзет все порывалась немедля вознаградить мои старания. А мне стало явно, что желает последняя непременно меня заполучить в постоянную игрушку. Но мне ничего так не хотелось, как оказаться в своем особнячке, на улице Говорящих Голов. И теперь никакая преграда не стояла между мною и моим вожделением. Отослал я от себя всех, выпил стакан вина и возлег на кровать. Верная моя собачка почуяла радость мою и на свой псицын манер возрадовалась со мною. Лобзнул я Милушку в нос и рек:

– Кончились наши совместныя беды. Скоро мы едем восвояси.

А фарфоровый колдун взирал на нас остановившимися очами. По ясным причинам он теперь все молчал, что было весьма кстати.

P.S. (вложено в конверт уж пред самою отправкой)

На найденном платке обнаружил я занятный орнамент, каковой в точности срисовал и отсылаю тебе. Оным можно не токмо платки, но и жилеты гораздо украшать.