Грег Иган - Отчаяние Страница 41

Прежде, однако…

Я проглядел все доступные базы данных (не прибегая к помощи Сизифа, что заняло втрое больше времени). Панафриканский фронт культурного спасения оказался движением, объединяющим пятьдесят семь радикально настроенных традиционалистских групп из двадцати семи стран, с советом представителей, который собирается раз в год, определяет стратегию и принимает воззвания. ПАФКС возник двадцать лет назад на волне возрождения традиционалистских споров, когда многие ученые и политики, особенно в Центральной Африке, заговорили о необходимости «восстановить преемственность» с доколониальным прошлым. Политические и культурные течения прошлого века, от негритюда Сенгора и «аутентичности» Мобуту до Черного сознания [6] во всех его проявлениях, были объявлены продажными, ассимиляционистскими или чересчур озабоченными откликом на колониализм и западное влияние. Правильный ответ на колониализм – по мнению самых горластых идеологов – полностью выбросить его из истории, вести себя так, будто его не было.

ПАФКС олицетворяет собой крайнее проявление этой философии, его сторонники заняли бескомпромиссную и далеко не популярную точку зрения. Ислам для них – навязанная религия, в точности как христианство и синкретизм. Они против прививок, биоинженерных культур, электронной связи. Если бы они просто требовали отказаться от чужеродных (или местных, но недостаточно древних) влияний, им не так просто было бы выделиться. Многие из их лозунгов – более широкое официальное использование местных языков, большая поддержка национальных культурных форм – стоят в программах многих правительств или лоббируются с другой стороны. Главный смысл ПАФКС в том, чтобы быть святее Папы. Когда самую действенную вакцину от малярии производят в Найроби (отталкиваясь от исследований, проведенных в известной империалистической сверхдержаве Колумбии), клеймить ее использование как «предательство традиций исконного целительства» – чисто фундаменталистское извращение.

Если Вайолет Мосала эмигрирует в Безгосударство, им следует вздохнуть с облегчением. Наверняка ею восхищается половина континента, однако для ПАФКС она всего лишь отступница. Никаких упоминаний об угрозах я не нашел, так что Савимби, вероятно, высосал их из пальца; вполне вероятно, всего-то и было, скажем, что анонимный звонок в его офис.

Тем не менее я продолжал копать. Может быть, загадочные единомышленники Кувале обнаружатся по другую сторону баррикад? Противников у ПАФКС хватало – от более умеренных традиционалистов, профессиональных объединений и плюралистских организаций до так называемых технолибераторов.

Даже если бы совпали буквы, трудно представить, как член Африканского союза за развитие науки хватает за шиворот журналиста и просит поработать неофициальным телохранителем у прославленного ученого. Африканская плюралистская лига организует по всему миру студенческие обмены, выступления театральных и танцевальных коллективов, реальные и сетевые выставки, активно борется против культурного изоляционизма, дискриминации этнических, религиозных и социальных меньшинств, так что вряд ли у нее есть время тревожиться о Вайолет Мосале.

Слово «технолиберация» создал покойный Мутеба Казади, чтобы обозначить и усиление человека с помощью технологии, и освобождение самой технологии от ограничений собственности. Мутеба был электронщик, поэт, популяризатор – и министр развития Заира в конце тридцатых. Я прослушал несколько его речей: страстные призывы «поставить знание на службу свободе». Он требовал прекратить патентование биоинженерных культур, перейти к общественной собственности на средства связи и обеспечить неограниченный доступ к научной информации, причем не только отстаивал полезность «биологического освобождения» (хотя Заир никогда не занимался пиратством и не выращивал ворованных растений), но и убеждал в необходимости долговременного участия Африки во всех фундаментальных научных исследованиях. Это тем более удивительно для эпохи, когда такие взгляды были непопулярны в богатейших странах и немыслимы в контексте первоочередных задач его собственного правительства.

У Мутебы Казади были и свои заскоки, о чем пишут все три его биографа: склонность к ницшеанской метафизике, неортодоксальной космологии и любовь к разоблачению всемирных политических заговоров. Например, он утверждал, будто Эль-Нидо-де-Ладронес, «разбойничье гнездо», – биоинженерный рай, созданный беглыми наркодельцами на колумбийско-перуанской границе, подвергся атомной бомбардировке в 2035 году не потому, что улучшенные леса вышли из-под контроля и грозили распространиться на весь бассейн Амазонки, а потому, что там изобрели «опасно освобождающий» нейроактивный вирус. Разумеется, это было зверство, погибли тысячи людей, и волна общественного возмущения, вероятно, спасла от подобной участи Безгосударство, но, по-моему, более прозаическое объяснение – самое верное.

Просвещенные комментаторы со всех концов континента утверждают, что наследие Мутебы Казади живо и что гордые технолибераторы действуют по всей Африке и за ее пределами. Впрочем, мне не удалось найти прямых его последователей; сотни ученых и политиков, десятки тысяч людей называют Мутебу своим вдохновителем, и многие, высказывающиеся в сетевых конференциях против ПАФКС, именуют себя технолибераторами, однако все они приспосабливают его философию к каким-то своим взглядам. Безусловно, все они ужаснулись бы, узнав, что Вайолет Мосале грозит опасность; однако я так и не выяснил, кто из них счел своим долгом взять ее под защиту.

Ч асов в семь я спустился на первый этаж. Сара Найт так и не ответила на звонок; что ж, ее обида вполне понятна. Я снова подумал, не вернуть ли ей проект, но решил, что поздно – наверняка она уже занялась чем-то другим. По правде сказать, чем больше сложности вокруг Вайолет Мосалы опровергали мою фантазию о «ничем не грозящей» абстрактной ТВ, тем труднее мне было думать о бегстве. Если за слухами что-то кроется, я обязан это выяснить.

У выхода из ресторана я заметил Индрани Ли. Она шла по коридору с компанией людей, которые собрались расходиться, но то и дело останавливались, заговаривая снова – как будто только что вышли с долгого, шумного собрания, уже не могут друг на друга смотреть и в то же время прекратить спор тоже не в силах. Я подошел; она увидела меня и помахала.

Я сказал:

– В последнем перелете без вас было скучно. Как устроились?

– Отлично, отлично! – Она выглядела веселой и возбужденной; похоже, конференция полностью оправдала ее ожидания, – А у вас что-то кислый вид.