Михаил Белов - Улыбка Мицара Страница 41

Тарханов еще долго сидел за роялем и с удивлением разглядывал свои пальцы. Они, оказывается, еще живут. И как можно предаваться отчаянию, когда существует музыка?.. Впрочем, музыка может выразить и отчаяние. Важнее другое…

Он жестом подозвал к себе Итона, сказал:

— Мы пойдем на остров. Но вдвоем, Итон. Только вдвоем.

— Вы не имеете права рисковать своей жизнью, командор. Звездный устав…

Тарханов махнул рукой. Он знает Звездный устав. Он собирается на остров Главной обсерватории не для того, чтобы умереть, а чтобы вернуться на Землю. Главная обсерватория единственная их надежда, куда подему-то в течение многих лет упорно не хотят пускать землян. Какой-то заколдованный остров, закрытый плотной и невидимой стеной. На Лории давно уже можно ходить без антирадиационного костюма, а там, на острове Главной обсерватории, устойчиво держится пояс антижизни. Оттуда не возвращаются даже роботы.

— А вы знаете, командор, сегодня у нас юбилейная дата. Итон, изменяя своей обычной невозмутимости, чуть заметно улыбнулся.

Тарханов вопросительно посмотрел на него.

— В этот день мы посадили наш „Уссури“ на Лорию, — объяснил Итон.

— Разве? Я думал, наш звездолет всегда стоял на этом голубом плато, — не очень удачно пошутил он. — Вы не ошиблись, сэр Итон?

— Я слишком англичанин, чтобы ошибиться, командор, серьезно ответил Итон. — По этому случаю мы устроим праздник.

Парадный салон был ярко освещен. Чуть приглушенно играла муаыка. За стеклами иллюминатора хлестал яростный лорианский ливень.

Тарханов сел на командорское место. Антони Итон разлил душистый напиток.

— В тот день, — сказал он, — когда наш звездолет опустился на эту планету, мне было тридцать два года, сейчас… Впрочем, это ре так важно. Командор, мы долгие годы прожили вдали от родины, и мы остались землянами. Так будем же до конца дней наших стойкими и мужественными. Мы вделали все, что могли. Земляне, которые прилетят на Лорию, найдут исчерпывающую информацию об этой планете, и это случится, если мы посетим остров Главной обсерватории. Поднимем бокалы за успех! — Он поднял стакан, но тут же опустил его, настороженно прислушиваясь к чему-то. — Вы слышите?

— Что такое?

— По-моему, какой-то дикий вой…

Тарханов подозрительно посмотрел на Итона: неужели галлюцинирует?

— Пустое, — успокоил он. — Здесь никого не может быть. Я был бы рад услышать какой угодно звук, но…

Тарханов не успел договорить фразу, — до его слуха тоже явственно донесся жалобный вой. Тарханов вздрогнул, но в следующую секунду, оправившись от неожиданности, позвал робота и отправил его на разведку.

Ждали в глубоком молчании.

Вернувшись, робот доложил, что никого поблизости не обнаружил.

Нервы обоих были напряжены до предела. Кто их зовет и зачем?

Вой, протяжный и долгий, повторился трижды.

У звездолетчиков перехватило дыхание. Они замерли, глядя друг на друга.

— Я пойду, — первым поднялся Итон.

— Мы пойдем вместе, — распорядился Тарханов. — Не забудьте захватить лазерный пистолет.

Впереди шел робот, то и дело исчезая за плотной заве-. сой ливня. Они медленно двигались сквозь этот водопад. Водой были насыщены и ночь и воздух. С каждым шагом вой доносился все яснее и громче.

Вот оно!

Они разом остановились. Перед ними было крупное животное с двумя ластами, длинным хвостом и лошадиной мордой. Увидев людей, зверь растянулся и положил голову на вытянутые ласты.

— Да это же морское животное! — воскликнул Итон. — Транспорт челноков.

— Странно, почему этот „транспорт“ стоит на одном месте? Ба, да здесь их, кажется, несколько!

— Осторожно, командор! Перед вами все-таки не собака, а морское животное в два раза крупнее самых крупных собак Земли.

— Пустое. Он звал нас не для того, чтобы напасть.

При приближении людей животное плотнее прижалось к залитому водой песку, как бы выражая свою покорность. Итон смело подошел к нему и погладил по мокрой спине. Тут обнаружилось, что зверь привязан к огромному прозрачному шару. Внутри шара спал ребенок лет двух. Это так поразило обоих, что они не могли вымолвить и слова. Первым пришел, в себя Итон. Он простер руку над шаром и сказал с несвойственной ему торжественностью:

— Приветствую тебя, лорианин.

Тарханов осторожно отвязал шар и приказал роботу отнести находку к звездолету.

Зверь, как только отвязали его от шара, скрылся в темноте.

Так произошла первая встреча землян с представителем инопланетной цивилизации. Его назвали Артемом.

День и ночь. Ритм света и тени.

Пляска пылинок, водоворот, клубящийся вихрь проносятся над ребенком. Какие-то гулы и шумы, какие-то ежесекундно искажающиеся очертания, боль, ужас, смех и сны, без конца сны… Среди этого хаоса — свет ласковых глаз, сладостная струя, которая вливается в тело младенца из набухшей молоком материнской груди.

Потом возникают островки воспоминаний. Это крошечные звездочки, а вокруг и за ними бездонная чернота, провалы, в которых исчезают недели, месяцы жизни. Ночь. Шум прибоя. Он баюкает ребенка, как баюкал многие поколения, что жили до него. Океан пробуждал смутные желания, надежды, тоску по тем, кого Артем никогда не видел и не знал. Шум прибоя уносил его в смутные дали. Ему казалось, что над ним проносятся неведомые миры, звезды, огромные скопления звезд.

Вдруг все это куда-то проваливается, и в иллюминатор улыбается Мицар. Утро. И маленький мир, который видится Артему в постели, все, что он ценой таких усилий научился распознавать и называть по имени, внезапно озаряется. Вот стол, за которым он ест; вот кресло, под которым он прячется, играя. Стена такая же голубая, как долина, а на ней часы, огромные и непонятные. Чего только нет в его комнате! И каждое утро он отправляется в путешествие в подвластную ему Вселенную. Ничто ему тут не безразлично, все одинаково важно — и кусочек металла, и зеркало, и лучи Мицара. Комната — целая страна.

Первые дни пребывания в звездолете шумят в его воспоминаниях, как листва в тополиной роще, по которой пробегают огромные тени облаков…

А потом тени рассеиваются, и Артем начинает находить свою тропу в лабиринте дней.

Ему долго не разрешали выходить из звездолета. Однажды он все-таки удрал. Его привели назад, а потом привыкли к его отлучкам: пусть бегает, лишь бы не уходил далеко. Звездолет стоит на возвышенности. Из него видно все окрест. В долине тополей мальчик останавливается и пронзительно кричит. Прибегают кролики. До чего же он подружился с ними!

Под вечер, когда командор кончал свои дела, он брал Артема на берег моря. Они усаживались на теплый камень и долго молчали. Потом командор рассказывал о Земле и землянах. И когда он, утомленный, погружался в задумчивость или начинал дремать, Артем устраивался поблизости и ложился на спину. По оранжевому небу плыли облака, похожие то на звездолет, то на трубку дяди Антони или на скафандр с торчащими антеннами… Артем мучительно думал, на кого похоже вот то облако. Он приподнимался, озирался вокруг, а вокруг простиралась пустыня. Потом к нему подкрадывался сон, и Артему снились золотые лучи солнца, светлая дымка над долиной, далекие, окутанные синевой контуры гор. Под белой березой у ленивой сонной реки — ватага голых ребятишек. Артем кричит: „Возьмите меня, возьмите…“ — и просыпается. Рядом сидит командор. Нет ни голубого неба, ни белотелой березки, ни ребят. Есть пустыня и есть море. И чего-то жалко ему. И щемит сердце.