Елена Асеева - К вечности Страница 42

Глава пятнадцатая

Мы оба пришли в себя на высоком берегу моря. Обрывчатая стена из глинистого слоя весьма потрескавшегося прорезанного широкими бороздами и щелями, кое-где поросшая низкими зелеными травами, упиралась в тот нависающий уступ, уходя вправо и влево и одновременно близко подступая к грани моря, образуя меж рубежом земли и воды тонкую полосу песчаного брега. На струящийся, желтовато-песочной полоской, брег выкатывались мощные, увенчанные белыми гривами пены, волны, выкидывая ввысь струи воды. Они подступали иноредь к самой глиняной стене брега, и, вклиниваясь в нее, отрывали целые пласты почвы.

Осознание того, что она будет жить, несмотря на гибель многих людей, вызвало в Еси рыдание. Что ж подумал я, совсем не плохо поколь, и начал мягкими волнами посылать в мозг девочки успокоение. Хотя мне не удалось воспользоваться в полную мощь своими силами, своими связями с мозгом, с плотью, ибо мальчишка, тот самый которого спасли вместе с нами (я имею ввиду Лихаря) напал на Есиславу, принявшись ее избивать.

Очень четко я запомнил первый удар. Еще, наверно, срыву проступившее предо мной его белое округлой формы лицо расчерченное, как и янтарное небо над нами, красными и белыми полосами гнева, мясистые, губы полопавшиеся и кровоточащие. А после я почувствовал мощный удар кулаком прямо в лицо девочки. От этого удара дернулась не только Есислава, сотрясся и сам мозг, и я обок него. Все же я был нечто больше чем человеческий орган, божество, будущий Родитель. И столь грубые побои могли не благостно сказаться в первую очередь на мне.

Посему я несколько так растерялся. Впрочем, второй удар привел меня в чувство, хотя и болезненно всколыхнув мозг Еси, рывком ударился об мое сияющее естество. Я, конечно, мог… мог взорваться… мог проявить свои способности и уничтожить этого мерзкого мальчишку, коего девочка все еще пыталась урезонить и по теплому величала Лихарь. Одначе движение мозгу мальчишки завел тот самый кусок, отброс, отломышек, что словно плавил вязкое вещество соединительной ткани сих недр. Это вже была даже не планета, не спутник, а определенно какой-то астероид с металлическим отблеском, создающий вдоль себя орбиты с вращающимися аэролитами, сидеролитами, уранолитами, метеоритами еще более темными аль льдяными, выщербленные куски, изорванные, обугленные останки мыслей и действий данного человека. В нем, в том Лихаре, не было ничего сияющего иль даже поблескивающего и вряд ли стоило ждать от него пощады.

Я мог! мог бы проявить свои силы, абы на тот момент обладал, уже обладал необходимой мощью. Но внезапно во мне проскользнули поучения моих старших братьев:

— Милый наш малецык, ни в коем случае поколь не используй свои силы. Не перенапрягай себя, поелику ты еще юн, ты еще дитя.

И я послушал братьев, посему лишь придал уверенности Есиславе и повелел ей ответить собственной силой, силой человеческой.

Я сказал ей: «Мы вместе, не бойся его».

Все же стоило проявить свою мощь, а не сносить очередные удары этого дрянного мальчишки. Удары, от которых я сотрясся вновь и вновь да густой рябью пошло мое естество. Удары, от которых подошва сапога парня, пройдясь по голове, лицу, груди девочки, мелькала и пред моим взором. Удары, от которых Еси хоронила лицо и голову под руками.

На малость, я даже потерялся от принятых плотью побоев. Похоже, девочка все же боролась за себя… пытаясь убежать… отбиться… но это были не мои действия, всего-навсе ее. Мне же надо было действовать раньше, еще до первых ударов, когда рябь сияния не стала захлестывать движение мозга, наваливаться на наши связи, заслонять мое понимание происходящего.

И я тогда осознал, что коли сейчас не предприму, что-либо, то со мной, я уже не говорю с плотью, может случиться непоправимое.

Все же нельзя столь грубо с нами божествами.

Ибо тогда может стрястись то, что имело место с моим старшим братом, каковой, будучи лучицей в плоти попал в руки человеческого отрепья. Оные по первому избив человеческую плоть, посем принялись ее пытать. «Малецык, — как сказывал мне тогда Отец, поясняя всю важность наших связей. — Тогда не подал зова. И сие благо, что вмешался судья, поставленный Родителем для пригляда за соперничеством. И успел передать о происходящем Родителю».

Срочно по велению Родителя плоть с лучицей изъяли с планеты. Одначе, рябь сияния внутри головы плоти достигла такого предела, что само существование лучицы оказалось под вопросом. Лучицу не просто отделили от плоти, ее увезли в Северный Венец на Пекол. И там Кали-Даруга в особом устройстве, величаемом бубенец, выхаживала и снимала рябь с лучицы, спасая ее от гибели.

Я вспомнил о том случае с моим старшим братом, когда почувствовал ту самую рябь в себе. И посему резко дернулся, стараясь сбить рябь с текущих по мне символов, письмен, рун, литер, свастик, ваджеров, букв, иероглифов, цифр, знаков, графем, а также много более мельчайших геометрических фигур, образов людей, существ, зверей, птиц, рыб, растений, планет, систем, Богов, Галактик… стараясь спасти себя и Есиславу. Да тотчас выбросил зов о помощи на Родителя. На Родителя поелику мощь зова порой мною плохо контролировалась и ударяла по братьям, посему днесь пульнул его целенаправленно на Родителя, и лишь малую, итоговую часть на Богов.

Однако зов, слегка снявший с меня напряжение и рябь, высосал остатки сил с самой Есиславы. Отчего она, ослабев, тягостно качнувшись, повалилась правым боком на землю, приоткрыв рот, обездвиженными очами наблюдая лежащего на оземи и хрипящего Лихаря. Возникшее светозарно-золотое сияние, накрыло ноне, не только саму девочку, но и весь обрывистый брег и в нем появился, из разком пролетевшей красной искры, Круч, младший из Атефской печищи, мой старший брат. Я б конечно желал увидеть Стыня, однако и Круч тоже не плохо.

Я видел, как темно-карие очи Круча, где ромбические зрачки вразы увеличились, пыхнули в сторону подымающегося с земли мальчишки, лучами блеклого дыма (узконаправленного пучка излучения) и единожды с тем пригвоздив к почве, вроде как встряхнули. Они, те лучи, иссушили внутренние органы человека, спрессовали в плотные комки саму кровь в сосудах и размягчили кости, сделав плоть схожей с тряпицей.

Круч торопливо ступил к лежащей Еси и даже не приседая, не наклоняясь, поднял ее с оземи на руки. Он, крепко прижав к груди девочку, полюбовно облобызал ей лоб, тем самым возвращая силы, снимая окаменелость с чресел и посылая успокоение мне.

— Пойдешь со мной Есинька? — умягчено поспрашал младший Атеф, и голос его наново качнул меня туды…сюды, не столько придавая ряби моему естеству, сколько предоставляя возможность передохнуть.