Марина Дяченко - Рассказы Страница 42

Элиза была последней. Она помедлила – и оглянулась. Пели цикады. Стоящий за ее спиной мужчина хотел что-то сказать – но промолчал. Ей вспомнился последний сон. Она много раз себя спрашивала, случайно ли прихотливый танец стократно измененной реальности свел ее с этим человеком. И что за ритм, что за нити их связывают, и не для того ли затевалась вся эта игра звонких мячиков, чтобы сейчас, в темнеющем парке, она обернулась и увидела его лицо?

Его лицо… Он будто просчитывал в уме уравнение с тремя, нет, с сотнями неизвестных, с тысячами…

– Решаете задачку? – улыбнулась Элиза.

– Мою задачу невозможно правильно решить.

Его лицо было очень близко, и ей показалось, что он стареет. Рывком. На много-много лет. Но с парке смеркалось, а сумерки обычно лгут.

– Играем!

Море огней. Она жалела, жалела, жалела… Она пропустила так много; она сама себе укоротила время свободы и беззаботности, время, когда летают мячи, когда хочется смеяться и плясать, и лица подруг кажутся милыми, родными…

– Я! Знаю! Пять! Имен! Мальчиков!! – Я! Знаю! Я! Пять! Знаю! Имен! Пять!..

Расплетенный ковер с бесконечным множеством узелков. Разбегающиеся нити…

Что за ОШИБКА случится сегодня – в курсах ли валют, в направлении рек, или в парламентском голосовании? Или безвестная негритянка в глухой деревушке родит вместо девочки – мальчика – все это мироздание, разминаемое, будто шкура в руках кожемяки…

Ей не было страшно. Было весело и легко. Тук-тук-тук… – Я… знаю… Я ничего не знаю.

– Элиза!!

Все мячики в зале исчезли. Остался один – у нее в руках. И вот она идет, шествует, плывет по паркету – повелительница мира…

«Миром очень трудно повелевать». – Пять!Номеров! «Мою задачу невозможно правильно решить.» Пауза. Что за пауза, ведь именно сейчас он должен выкрикнуть решающее, пятое слово.

Она не видела его лица.

– РЕЙСОВ! – тугая волна звука захлестнула зал, едва не сбивая Элизу с ног.

Его ли это голос? Или рев самолетных турбин?!

– Одиннадцать ноль один! – голос едва удерживался на грани срыва.

– Одиннадцать ноль два! Одиннадцать ноль три! Одиннадцать… Обморочное состояние. Ползут, расползаются швы мироздания. «Система… дисбаланс… в тартарары.» Ей казалось, что она смеется. Маленький голубой шарик кружился у нее на ладони. Падал, падал, падал… самолет компании «Эо» падал, неуклюжий, как все птицы… с отказавшими моторами… Она подставила ладонь и удержала его – в нескольких метрах над бешено несущейся землей.

– Мы вернемся через неделю, – сказала мама. – Не дразни тетушку и делай уроки вовремя. А летом мы поедем вместе в круиз.

– Если бы твоя мама не боялась самолетов, – засмеялся отец, – мы бы обернулись быстрее.

Багажник чавкнул замком, машина выехала за ограду дома с красной черепичной крышей и развернулась, чуть не задев стоящий напротив автомобиль. Девочка помахала рукой на прощание и поднялась на крыльцо. В кресле-качалке лежал плед старой и немного выжившей из ума тетушки, толстая книга в черном переплете, которую тетушка читала с утра до вечера, причем одну и ту же страницу и круглый резиновый мяч, которым тетушка, измученная артритом, разминала пальцы. Девочка пару раз подбросила мячик.

Сероглазый мужчина, сидевший за рулем автомобиля, что стоял напротив дома, улыбнулся и прошептал:

– До скорой встречи Ксения, до скорой встречи на Троне…

Девочке показалось, что мячик, перед тем как упасть ей в ладонь, на миг повис в воздухе. Она мотнула головой, отгоняя наваждение и разметав густую черную гриву волос и уронила мяч в траву.

Альфа-Ромео

У этого вечера был привкус тухлятины. И сумерки сгущались гнилые. Мотор заглох прямо посреди проселочной дороги. В салоне зависла тишина, чуть сдобренная шорохом шин. Дряхлый «Альфа-Ромео», тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения, прокатился по инерции несколько десятков метров, потом угодил колесом в выбоину и встал. До населенного пункта Смирново оставалось пять километров. Миша вышел из машины, подпер капот железной распоркой, осторожно подергал провода, потрогал пальцем клеммы аккумулятора. Снова сел за руль и снова включил зажигание. Стартер зачастил свое «тик-тик-тик», но мотор не отзывался. Стремительно темнело. Миша вытащил фонарь на длинном поводке, но, даже подсвеченные веселеньким белым светом, внутренности капота оставались все так же загадочны и темны.

– Дул бы ты отсюда, – сказали за спиной. Голос был молодой и нехороший; холодея, Миша обернулся. Парень был под стать голосу – коренастый, коротко стриженный, с широкой, как бревно, шеей.

– Дул бы ты отсюда… Чего встал?

– Машина обломалась, – сказал Миша как можно спокойнее и независимее. Парень подошел. Заглянул в раскрытый капот. Неожиданно мирно предложил:

– Толкнуть? Миша согласился. Парень толкал, как паровоз. На живой силе Ромео проехал метров пятьсот, потом дорога пошла под гору и машина покатилась самостоятельно. Мотор молчал. Колеса подпрыгивали на выбоинах и кочках, инерция быстро гасла, но автомобиль еще катился, когда фары выхватили из темноты человеческую фигуру. Миша инстинктивно тормознул. Парень, Мишин добровольный помощник, стоял теперь перед ним на обочине, и никакими естественными причинами невозможно было объяснить его появление здесь, на пути машины, которую он же минутой назад разогнал с горы. У вечера был привкус тухлятины; Миша облизнул сухие губы.

– Ну что, не заводится? – участливо спросил парень. Если бы изо рта его полезли сейчас белые клыки, Миша бы ни капельки не удивился.

– А нечего всякую рухлядь по нашим дорогам гонять, – наставительно сказал парень, и Миша успел обидеться, почему это сельский юноша называет рухлядью бордовый, еще бодренький с виду Альфа-Ромео.

– Пошли, – со вздохом сказал парень.

– Куда? – шепотом спросил Миша и взялся за ручку, готовясь в случае необходимости быстро поднять стекло.

– Он заглох, – крикнули откуда-то из-за спины. Миша обернулся. Коренастый парень рысью приближался к машине. Он был точная копия первого, вернее, это второй, повстречавшийся на обочине, был копией Мишиного добровольного помощника. Их было двое, и никакой чертовщины.

– На хутор пошли, – сказал тот, что был впереди.

– Оно ему надо, – пробормотал тот, что толкал машину. – Может, до Смирнова дотянул бы.

– Не дотянет, – сказал первый. – Разве что до самого Смирнова толкать? И оба посмотрели на Мишу. Совершенно одинаковые, не близнецы, а единое раздвоившееся существо. Ветер отдавал гнильцой.

Над столом, в переплетениях винограда, светилась лампочка в подвижном шлейфе мошек, ночных бабочкек, прочей летающей живности. Хозяина звали Анатолий. Отчества он не назвал, наоборот – просил называть его просто Толей, но на такое панибратство у Миши не хватало духу. Так называемый Толя был немолод, сухощав, под два метра ростом, с печатью давней властности на угрюмом загорелом лице. Так, наверное, выглядят императоры в изгнании или партийные боссы на пенсии. Во всяком случае, имя «Толя» шло ему не больше, чем жирафу розовый бантик. Коренастых близнецов звали Вова и Дима, и, вопреки Мишиному предположению, они не были сыновьями хозяина. Ни сыновьями, ни племянниками, а кем они приходились одинокому хуторянину – неведомо. Не то гости, не то наемные рабочие. Миша и не пытался понять. Молчаливая женщина Инна не была хозяину ни женой, ни подругой. Скорее, домработницей, но Миша и в эти отношения не собирался вникать. Не его дело. Зато говорливая женщина, явившаяся на хутор из Смирново, была здесь желанной гостьей, и в разговоре это неоднократно подчеркивалось. Женщину звали Прокофьевна, она была старше всех, но и веселее всех, округлая, подвижная, с румяным морщинистым лицом. Именно она, а не хозяин, доброжелательно расспрашивала Мишу обо всех его дорожных неприятностях, цокала языком, сочувственно кивала головой: