Светлана Тулина - Воображала Страница 42

— А чего она молчит!!!

Пауза.

Конти открывает было рот, но ничего не говорит. Воображала бухтит потихоньку, осторожно выдержав приличествующую случаю паузу:

— Тоже мне… партизанка! Дочь Монтесумы!.. с ней, как с человеком, а она… — продолжает уже обычным голосом, смущенно и обиженно-обвиняюще одновременно, — Я думала — она обидится. А ей, представляешь, понравилось!..

Бункер. Сидя на корточках, Воображала вытирает кровь с лица врача мокрым платком. Врач открывает мутные глаза, некоторое время тупо смотрит прямо перед собой. Потом взгляд его приобретает осмысленность, глаза расширяются от ужаса. Он отшатывается от Воображалы, что-то бессвязно бормочет, быстро и неразборчиво. Воображала тянется положить ему на лоб мокрый платок, он отталкивает ее руку, уворачивается. Задыхается, хватает ртом воздух. Закрыв глаза и собравшись с силами, говорит отчетливо, словно выталкивая слово по слогам:

— Не-на-ви-жу…

Дежурная часть.

Открытая дверь в кабинет. В кабинете Михалыч запирает сейф, сгребает из ящиков стола в портфель разную канцелярскую мелочь. Выражение лица философское (как у кота, получившего от хозяев взбучку за то, что задавил амбарную крысу в хозяйской спальне). Проходящая по коридору секретарша задерживается у двери кабинета, спрашивает, качнув жиденькой папочкой:

— Это то, что не забрали гебешники. В архив?

Михалыч смотрит на легонькую папочку тяжелым взглядом. Вытягивает губы трубочкой. Говорит задумчиво:

— Оставь пока.

Подошедший лейтенант садится на край стола, пальцем толкает положенную секретаршей папку, говорит осуждающе:

— Тебе что, больше всех надо?

Михалыч молча жмет плечом. Сует папочку в портфель, защелкивает замок.

— Дело закрыто. Да и вообще — не наше оно, это дело-то, гебешники забрали, сам же видел…

Михалыч не отвечает, молча запирает стол, оглядывает кабинет — не забыл ли чего. Лейтенант смотрит насмешливо:

— Эх, старшина, старшина, никогда ты не будешь майором! Мало тебе, что на месяц к патрулю прикрепили, так ты опять нарываешься!..

Конти (осторожно, но с легкой угрозой):

— Опять твои штучки?

Воображала (ей лет девять) кричит скандально, с надрывом:

— Да при чем тут я?!! Я ее и пальцем!!! Да я вообще!!!..

— Ладно-ладно, знаю я, как ты можешь «вообще»… — Конти мнется, потом все-таки спрашивает, хотя и неуверенно:

— А… тогда… Ну, в самом начале… когда ты ее делала… Ты не могла случайно, а? Нет, не нарочно, что ты, просто, понимаешь, случайно что-нибудь не так соединила… Человеческий организм — штука сложная, а ты-то тогда еще совсем мелкая была…

Воображала с видом оскорбленного достоинства скрещивает руки на груди. Молчит. Через гордо выпяченную грудь натянуто три флажка — знака семафорной азбуки «следую своим курсом».

По холлу проходит Анаис (ей три года). Походка уверенная, на ребенка она уже похожа мало — черные чулочки, алые туфельки, черные нитяные перчатки. Очень аккуратное каре, ярко-алые губы. На Конти и Воображалу, которые, замолчав, провожают ее взглядом, она не обращает внимания. Но на верху лестницы оборачивается через плечо. Быстрый взгляд, легкая полуулыбочка.

— Можно подумать, — бормочет Воображала, обращаясь к стенке, но так, чтобы Конти слышал, — Что мне здесь доверяют! Можно подумать, что со мной здесь хоть кто-нибудь считается! Можно подумать, что мое мнение для вас хоть что-нибудь, да значит!.. Можно подумать, я не знаю, что тут некоторые таскали кое-кого по врачам уже полгода, а меня спросить соизволили только сейчас!..

Флажки трепещут на натянутом от плеча к плечу тросике, словно от ветра. Конти вздыхает, говорит виновато:

— Ладно бы — просто не говорила… Но ведь она и не плачет даже!.. дети всегда кричат, пока маленькие, это нормально. Им так положено. А она — ни разу…

Воображала непримиримо вскидывает подбородок:

— Ну, один-то раз она орала, и еще как! Так что ничего я тогда не напортачила, все по высшему классу, до последней клеточки!..

— Но почему же она тогда молчит?!

Воображала фыркает. Чеканит с ехидной мстительностью:

— Вот у нее и спроси!..

Лежащий на белом полу врач судорожно вздыхает, разлепляет спекшиеся губы, не открывая глаз, просит:

— Пить…

В кадре появляется кружка-поильник с длинным носиком. Врач пьет, давясь и задыхаясь. Вода течет по лицу, глаза закрыты.

— Который час?

— Утро… У меня нет часов, но, если хочешь точнее, я могу посмотреть у кого-нибудь из охраны…

Договорить Воображала не успевает — врач широко распахивает глаза, лицо его искажается:

— Ты?!! — Глаза безумные. Отшатывается, вжимаясь в стену, бормочет быстро, в полубреду, — Ты, конечно, конечно же ты, кто же еще, Боже мой, за что, за что, что я тебе такого сделал?!!..

Начинает биться затылком о белый пластик стены, на губах — розовая пена.

Воображала тоже испугана, отодвигается к противоположной стене, втягивает голову в плечи, моргает. Кружка с грохотом летит на середину камеры, с таким же грохотом распахивается дверь. Двое в пятнистых комбинезонах грубо хватают врача, тащат к двери. Он начинает выть, выворачивается у них в руках, его волокут. От двери, извернувшись, он кричит Воображале:

— За что?! За что?! Что я тебе сделал?!..

На своих конвоиров он не смотрит, только на нее — с ужасом и отчаяньем, пока за ним не захлопывается дверь.

Все происходит так быстро, что по полу еще продолжает катиться брошенная кружка — очень громко в наступившей тишине…

Анаис идет по бункеру.

Она очень изящна и, как обычно, совершенно безвозрастна. Во всяком случае, выглядит никак не на свои пять-шесть лет. Черные колготки-сеточки, алые туфли на высоком каблуке, алая юбка, узкая и длинная, с разрезом и широким черным поясом. Черно-алая шляпа, вуалетка, перчатки. Все — подчеркнуто новенькое, броское, кукольное. По бункеру идет не ребенок, и даже не маленькая женщина — живая кукла, красивая, изящная, ненастоящая…

Ее не замечают.

Не замечают, но предупредительно расступаются и словно бы нечаянно открывают перед ней нужные двери.

В том числе — и тяжелую металлическую дверь в белую камеру, где стены усилены несколькими слоями бронестекла…

Воображала сидит у стены, свесив голову на грудь. То ли спит, то ли просто устала. Врач лежит лицом вниз на полу в полуметре от нее. Анаис аккуратно обходит его, останавливается рядом с Воображалой.

Воображала поднимает голову.

Некоторое время они молча смотрят друг на друга, Анаис — с легкой снисходительной улыбочкой, Воображала — с быстро меняющимся выражением, безучастным поначалу, потом раздраженным, озадаченным, и, наконец, радостно-удивленным.