Роберт Сойер - Жить дальше Страница 43

Он сделал глубокий вдох, медленно выдохнул, открыл датакомм, тут же захлопнул его и потом, наконец, снова открыл, осторожно, словно приподнимая крышку гроба.

И заговорил с маленьким устройством, сказав ему, с кем хочет связаться, и…

Гудки. Колокольный звон. А потом…

Резкий голос.

— Алло?

— Привет, Ленора, — сказал он; сердце выпрыгивало из груди. — Это Дон.

Молчание.

— Ну, ты помнишь, Дон Галифакс.

— Алло, — повторила Ленора ледяным голосом.

— Послушай, прости, что я не звонил, но…

— Прошло три дня.

— Да, я знаю, знаю, я виноват. Я правда собирался позвонить. Я не хотел, чтобы ты думала, будто я — один из тех парней, что… ну, из тех парней, что потом не звонят.

— Но ты удачно им прикинулся, — сказала она.

Его передёрнуло.

— Прости. Ты достойна лучшего…

— Ещё как.

— Да, я знаю. Но, послушай, я…

— Разве тебе было не хорошо со мной?

— Мне было просто великолепно, — сказал он. И то была правда — практически единственный раз за много недель, когда он почувствовал себя счастливым. Не только из-за секса, но и из-за того, что рядом кто-то, живущий в одном ритме с ним, и…

Ленора, казалось, начала оттаивать.

— Это хорошо. Потому что мне тоже. Ты… ты — это правда нечто.

— Гммм… спасибо. И ты тоже. Но, гммм…

— Слушай, — тон её голоса намекал, что она проявляет особое благоволение, — завтра я занята в продуктовом банке. Но в воскресенье я свободна. Может, сходим куда-нибудь?

Нет, подумал Дон.

— Что у тебя на уме? — спросил он, и сам поразился тому, что говорит это.

— По прогнозу будет отличная погода. Как насчёт выбраться на Сентер-айленд[47]?

Я не могу этого сделать, подумал он. Я этого не сделаю.

— Дон? — позвала Ленора, прерывая неловкую паузу.

Он закрыл глаза.

— Конечно, — сказал он. — Конечно, почему нет?

Дон прибыл к пристани парома в конце Бэй-стрит примерно на десять минут раньше, и оглядывал толпу в поисках…

А, вот же она: Ленора, «что блистает ярче всех земных огней». Она бежит к нему, в суперкоротких белых шортах и свободном топе, сжимая гигантскую шляпу от солнца. Она вытянулась и поцеловала его в губы, а потом отстранилась, улыбаясь, и…

И его как громом поразило. У себя в голове он её состарил; он воображал её тридцатипятилетней, этот возраст казался ему более подходящим для женщины, с которой ему захотелось бы заговорить, но вот она перед ним, со свежим лицом и веснушками, и выглядит на десять лет моложе.

Они погрузились на «Макс Хейнс», белый двухпалубный паром, и отправились в полуторакилометровое плавание на Сентер-айленд с его набережными, пляжами, парками развлечений и садами.

Леноре захотелось сюда приехать, по её словам, потому что она соскучилась по водным просторам. Но результат оказался не слишком вдохновляющим: чайки, пожирающие отбросы, оказались не лучшей заменой ванкуверским большим голубым цаплям, и, кроме того, в воздухе не было солёного морского запаха. После высадки они часа полтора бегали трусцой. Дон нашёл это занятие бодрящим; кроме того, ему нравилось ощущать, как его волосы — да-да, волосы! — развеваются на ветру.

После этого они просто бродили по мощёным дорожкам, тщательно обходя гусиный помёт. По правую руку у них был залив, а за ним — собственно Торонто, город, за ростом и расширением которого Дон наблюдал бо́льшую часть столетия. В его силуэте по-прежнему доминировала Си-Эн Тауэр, когда-то давно самое высокое отдельностоящее сооружение в мире; подростком он со своим другом Айвеном ходил смотреть, как грузовые вертолёты поднимают наверх её огромные секции.

Угловатые небоскрёбы, как линии гигантского штрих-кода, тянулись вправо и влево от телебашни. Он помнил время, когда деловой центр Торонто был крошечным скоплением высоких зданий, но сегодня он тянулся и тянулся вдоль всего побережья, на запад к Миссисоге и на восток, туда, где на его пути вставали Утёсы Скарборо.

В течение жизни Дона изменился не только силуэт города — и всё же некоторые вещи не изменились так, как он от них ожидал. Он помнил, как ходил с отцом на «Космическую одиссею 2001» в год её выхода, в 1968. Чем хорошо родиться в год, оканчивающийся нулём — гораздо легче считать. Даже ребёнком он знал, что в 2001 ему будет сорок один, а его отцу, сидящему рядом в кинотеатре «Глендейл», сейчас было сорок три, то есть Дон будет младше него, когда чудеса, показанные в фильме, станут реальностью: космопланы «Пан-Американ», гигантские орбитальные станции в форме колёс и отели «Говард Джонсон» на них, города на Луне, экспедиции к Юпитеру, криогенная заморозка, и — «Открой причальные ворота, Хэл»[48] — искусственный интеллект.

Но когда наступил настоящий 2001 год, ничего этого не было. Так что Дон, пожалуй, не должен бы так удивляться тому, что и нелепые чудеса, предсказанные научной фантастикой первого десятилетия нового века, также не смогли воплотиться в жизнь. Технологическая сингулярность так и не наступила; радикальные телесные модификации, достигаемые как генетически, так и с помощью вживляемых искусственных компонентов, так и не стали популярными; нанотехи, способные превращать что угодно во что угодно, по-прежнему оставались недостижимой мечтой.

Дон смотрел через залив на город, в котором родился. У подножия телебашни виднелся стадион, на котором играли «Блю-Джейз». Он указал на него.

— Смотри! Над «Скайдомом» раскрыли купол.

Ленора поглядела на него так, словно он заговорил на иностранном языке…

О чёрт! Для него это по-прежнему был «Скайдом», как и для многих людей его возраста. Но он не носил этого имени уже больше сорока лет. Господи, пропасть между ними была во всём, везде.

— В смысле, над «Роджерс-Центром»[49]. Крыша открыта.

Это было настолько тривиальное наблюдение, что он был уже не рад, что заговорил об этом.

— Ну, сегодня и правда замечательный день, — сказала Ленора. Он порадовался, что она не стала обращать внимания на его оговорку.

Они шли, держась за руки; люди на скейтбордах, ховербордах, роликовых коньках, или просто бегом обгоняли их с обоих сторон. Она надела свою большую мягкую шляпу; с её светлой кожей она наверняка моментально обгорает. Он же, со своей стороны, наслаждался тем, что находится под солнцем без шляпы. После четырёх десятков лет облысения было здорово снова иметь свою собственную встроенную защиту от солнца.