Аластер Рейнольдс - Ковчег спасения Страница 44

– Но ведь война же…

– Которая на это решение почти не повлияла – разве что предоставила хороший повод. Прикрытие.

– Прикрытие? – Клавэйн чуть не расхохотался.

– Если бы вскрылась настоящая причина, паника распространилась бы по всему населенному людьми пространству. Потери в экономике и человеческих жизнях были бы несравнимо больше ущерба, причиненного нынешней войной.

– Полагаю, вы все-таки расскажете мне о настоящих причинах.

– Конечно. Ваша первая догадка была не так уж далека от истины. Дело в волках.

– Но это невозможно!

– Почему?

– Потому что мы узнали о них после возвращения Галианы. А она встретила волков только после раздела экспедиции.

Вряд ли стоило напоминать Скади, что строительство прекратилось задолго до обоих событий.

– В определенном смысле это верно. Лишь после возвращения Галианы Материнское Гнездо получило детальные сведения о природе и устройстве черных машин. Но о существовании волков и их намерениях стало известно задолго до того.

– Не может быть! Галиана встретила их первой.

– Нет. Она стала первой, кто сумел выжить после встречи с ними. Верней, сумел вернуться. До того к нам доходили лишь неясные слухи, известия о таинственно пропавших кораблях, непонятные просьбы о помощи. Проанализировав сведения за многие годы, Узкий совет пришел к выводу, что в межзвездном пространстве таится враг. Это само по себе было весьма печальным выводом, но еще горше оказалось то, что анализ однозначно указывал: чем бы ни был враг, он мог как-то следить за нашими двигателями. Мы предположили, что волки ловят излучаемые нашими двигателями и характерные именно для них тау-нейтрино.

– И что же Галиана?

– С ее возвращением мы убедились в своей правоте. К тому же она позволила нам увидеть и назвать врага. Мы благодарны ей хотя бы за это.

Затем Скади коснулась разума Клавэйна и переслала образ – беспросветную страшную тьму, усеянную россыпью слабых, едва заметных звезд. Их свет не рассеивал мрака, лишь делал его холоднее и страшнее. Скади представляла космос как нечто даже более антагонистичное жизни, чем бассейн с едкой кислотой. Но меж звезд угнездилось материальное, предпочитающее мрак и стужу, – черные машины. Скади дала отведать их разума, безжалостного и бесчеловечного. По сравнению с ним Главный конструктор казался образцом гуманности и дружелюбия. Разум волков и в самом деле был отчетливо хищным, исполненным свирепого голода, затмевавшего всякую мысль.

– Они всегда ждали во тьме, наблюдая, оценивая, – послала мысль Скади. – Четыре века нам везло. Очень везло. Мы пробирались на ощупь, светили и шумели, рассылали известия о себе во все стороны. Думаю, ко многому волки слепы – или фильтруют поступающие сигналы, пропуская лишь небольшую часть. Они не реагируют на телепередачи и радио, иначе явились бы столетия назад. Возможно, они реагируют лишь на несомненные признаки культуры, освоившей межзвездные полеты, а не просто на развитую технологию. Разумеется, это домысел – но нам остается лишь полагаться на него. Другого нет.

Клавэйн окинул взглядом дюжину новеньких кораблей:

– Так почему же мы возобновили их строительство?

– Потому что теперь мы можем не бояться. «Паслен» – прототип этих звездолетов, а они намного крупнее. У них малошумящие двигатели. Улучшив топологию реакторов, мы сумели снизить поток тау-нейтрино на два порядка. Это, конечно, далеко от идеала, но теперь мы можем путешествовать, не боясь волков. Само собой, новыми двигателями должны владеть исключительно сочленители.

– Не сомневаюсь.

– Рада, что разделяете мою точку зрения.

Клавэйн снова посмотрел на субсветовики – двенадцать близнецов «Паслена», раздавшихся в ширину не менее чем на четверть километра. Такие же толстобрюхие, как старые корабли переселенцев, спроектированные для перевозки десятков тысяч спящих в анабиозе.

– А как насчет прочего человечества? Насчет старых кораблей, еще активно используемых?

– Делаем все возможное. Агенты Узкого совета сумели вернуть немало кораблей – и, само собой, уничтожить. Их нельзя использовать, а их двигатели реконструировать, сделать тихими.

– Нельзя реконструировать?

Из разума Скади явился образ: небольшая планета или спутник, из чьей поверхности выдран огромный полусферический кусок, раскаленный докрасна.

– Да.

– Я полагаю, вам никогда не приходило в голову проинформировать все человечество?

За стеклом шлема Клавэйн разглядел снисходительную улыбку.

– Ах, Клавэйн… мы постоянно заботимся о благе всего человечества. Меня радует ваш идеализм, честное слово. Но посудите: какой толк от обнародования известного нам? Информация настолько ценна и опасна, что ею нельзя поделиться и с большинством сочленителей. Боюсь и представить, какой эффект она произведет среди остальных народов.

Клавэйн понимал: она права. Тут не поспоришь. Уже с полвека ни одному заявлению сочленителей не верят. В самом простом и ясном предупреждении о страшной опасности будут искать двойное дно.

Даже если сочленители безоговорочно сдадутся, капитуляция будет воспринята как очередная уловка.

– Возможно, вы и правы. Очень даже возможно. Но это не объясняет внезапное возобновление строительства.

– Это чисто предупредительная мера, на случай внезапной надобности в субсветовиках.

Взгляд Клавэйна снова переключился на корабли. Даже если каждый может нести пятьдесят-шестьдесят тысяч криокапсул – а эти звездолеты на вид способны взять намного больше, – то в эскадре поместится половина населения Материнского Гнезда.

– Чисто предупредительная мера, и все?

– Еще остается наша небольшая проблема: «адское» оружие. Пара этих кораблей и прототип отправятся за ним, вооруженные по последнему слову нашей техники. Также их оснастят новейшей аппаратурой, дающей немалое тактическое преимущество.

– Эту аппаратуру вы и испытывали на «Паслене»?

– Испытания еще не закончены, но да, речь о ней…

Скади запнулась, но тут же продолжила:

– Главный конструктор, мы завершили визит. Гости увидели достаточно. Каков, по-вашему, срок, необходимый для приведения кораблей в полетную готовность?

Робот, прижавший все конечности к телу, повернул к Скади треугольную голову:

– Шестьдесят один день восемь часов тринадцать минут.

– Спасибо. Приложите все усилия, чтобы справиться раньше. Мы ведь не желаем отбирать у Клавэйна ни единой лишней минуты, не так ли?

Тот промолчал.

– Пожалуйста, следуйте за мной! – приказал Главный конструктор, указывая манипулятором в сторону выхода.

Торопился избавиться от гостей.

Клавэйн постарался идти первым после робота.

Он пытался избавиться от лишних мыслей, успокоить разум, сосредоточившись целиком на предстоящем деле. Путь назад, к поверхности кометы, показался намного длиннее, чем путь вниз. Впереди деловито шевелил конечностями Главный конструктор, продвигаясь сквозь темную дыру во льду. Настроение машины угадать было невозможно, но, скорее всего, робот радовался долгожданному избавлению от непрошеных визитеров. Он был запрограммирован ставить безопасность работы превыше всего, и, хоть с посетителями обращался не слишком вежливо, его ревностность в работе не могла не восхищать. Клавэйн видывал много носителей искусственного интеллекта, иногда весьма убедительно имитирующего самостоятельный разум и неприятного в общении. Но этот, кажется, искренне не любил людей.

На полпути назад Клавэйн внезапно остановился.

– Что такое?

– Не знаю. Скафандр регистрирует небольшую утечку в перчатке. Должно быть, зацепился за стену тоннеля.

– Клавэйн, это невозможно. Стена – слегка уплотненный кометный лед. Порезаться о него – все равно что о дым.

– Значит, я порезался дымом. Либо в стене оказался острый обломок породы.

Клавэйн обернулся, поднял руку. На тыльной стороне левой кисти мигала розовым область, где происходила медленная утечка.

– Он прав, – сказал Ремонтуар.

– Это несерьезно. Исправим, когда вернемся на корвет.

– Рука мерзнет. Скади, я уже терял ее и не хочу потерять снова.

Скади не сдержала раздражения, прошипела:

– Так почините же скорей!

Клавэйн кивнул, вытащил из-за пояса баллончик с герметизатором. Сузил отверстие экстрактора до предела, прижал наконечник к перчатке. Герметик выползал серым тонким червем, мгновенно связываясь с материей скафандра и твердея. Клавэйн поводил струей по перчатке, протягивая серые нити.

Руке было холодно. Она болела, ведь лезвие пьезоножа пробило ее насквозь. Клавэйн нанес себе травму одним быстрым движением, не снимая ножа с пояса, одной рукой проведя вдоль него, другой – наклонив инструмент. Оставалось лишь радоваться, что рана не оказалась серьезной.