Сборник - Фантастика-2009 Страница 44

– А знаете, – Эксперт отхлебнул пива, – если бы войну не упаковывали в разные декоративные обертки, то нам сюда и ехать бы не пришлось. С незапамятных времен существует странный симбиоз искусства, оружия и религии. Трудно сказать, что к чему прилепилось, но скорее всего первично все-таки оружие. Палкой человек сначала убил, а уже потом превратил ее в предмет культа и произведение искусства, не в ущерб, впрочем, первоначальным качествам. Издревле взращено в человеке мистическое отношение к средствам убиения себе подобных. Каждое выдающееся средство уничтожения автоматически приобретало и сакральные свойства. Особенно уникальные экземпляры. Тем и вовсе давали имена, поклонялись и все такое... Вспомните «Эскалибур», «Большая Берта», «Катюша», «Малыш», «Толстяк»... Зачем, спрашивается, украшать драгоценными камнями ручку хорошо отточенного куска железа, единственное предназначение которого выпустить кому-то кишки?

– Люблю тебя, булатный мой кинжал, товарищ верный и холодный! – Журналист сделал себе бутерброд и стал демонстративно жевать. Наверное, он искренне считал, что технарям не стоит вмешиваться в разговор интеллектуалов. Даже если те говорят просто о девочках.

– Церковь всегда была против убийства... – Священник понял, что сморозил ерунду и смешался. – А вообще-то, конечно, много чего делалось «к вящей славе Господней» вопреки его заповедям.

– А.Д.М. своею кровью начертал он на щите, – с удовольствием процитировал Журналист. – А, собственно, к чему вы это все?

– Да так... – Эксперт был недоволен собой, мелькнувшую было мысль, не удалось сформулировать четко. Получился какой-то кисель. – Это я к тому, чтобы вы не считали себя нравственней и цивилизованнее этого старика, – помолчал и тихо добавил, – да и меня тоже.

– А вы, святой отец, действительно намерены вернуть заблудшую овцу в стадо? – Журналист сказал это, чтобы разрядить атмосферу, но Священник посерьезнел:

– Я такой же член комиссии, как и вы. А кроме того, я хочу понять, что заставило умного, талантливого человека уйти из меняющегося, наконец, к лучшему мира, жить отшельником и бог знает сколько лет в одиночку творить и испытывать машины для убийств себе подобных. Мне кажется, это важно.

– Я же говорю, что по сакральным причинам. И еще – жажда творчества. Не забывайте, что он, в полном соответствии с традициями своего искусства, считает, что делает оружие для защиты, а не для убийства. Практически в любой стране существует министерство обороны, и ни одного министерства войны. Да и воевало человечество, как правило, за мир.

Эксперт хотел продолжить, но кафе озарилось мертвенным фиолетовым светом. Извне, казалось со всех сторон, мгновенно заполнив собой пространство, хлынул тоскливый высокий звук. Казалось, сквозь череп протягивают тонкую, раскаленную добела проволоку. Звук оборвался. Плотная, болезненная тишина заложила уши. И никто не слышал последних слов Эксперта, а он просто повторил не очень смешную шутку своей молодости:

«Наша цель – мир во всем мире!

Заряжай!

Огонь!»

4

Старенькая бронемашина, порыкивая дизелем, бодро бежала по степи. По сторонам шершавой, словно кирза, кое-где проросшей травой бетонки торчали покосившиеся телеграфные столбы. На них, неопрятными кучами грязного белья, громоздились какие-то птицы. На желтой равнине блестели частично сохранившейся серебристой краской купола станций наблюдения, похожие на кладку яиц гигантских рептилий. Через каждые несколько километров от главной дороги отходила узкая бетонная полоса, упиравшаяся в ржавые железные ворота, нелепо торчащие среди колючей проволоки. За проволокой были видны завалившиеся решетчатые сооружения, тягачи с переломанными хребтами, смятая алюминиевая скорлупа пустых подвесных баков. Чего-чего, а колючей проволоки здесь было предостаточно. Сплошные ряды ее тянулись вдоль шоссе, закрепленные на воткнутых в землю длинных узких ящиках, похожих на пластмассовые футляры от зубных щеток.

– Стандартная тара от зенитных ракет, – пояснил Эксперт. – Углепластик, между прочим. Мы из них лодки делали, здесь раньше была плотина и вода. Даже рыба водилась. Сазан, толстолобик, беляк, ну и мелочь разная, конечно. Ершей только не было почему-то. А что за уха без ерша?

Несмотря на открытые люки в бронемашине было жарко и к тому же едко пахло соляркой. Журналист скуки ради попробовал повернуть развернутую немного вбок, тронутую ржавчиной башенку с торчащим черным стволом автоматической пушки – не получилось. Тогда он вылез наверх и сел, опустив в открытый люк ноги и время от времени водя по сторонам видеокамерой. На повороте башня неожиданно провернулась сама по себе, Журналист уронил камеру и ухватился руками за края люка. Видеокамера повисла на ремне, стукаясь о железный борт машины. Журналист подтянул ее, снял свои пижонские очки, и начал озабоченно рассматривать.

Священник молча сидел у автоматной амбразуры. Струя воздуха от маленького черного вентилятора шевелила длинные седеющие волосы. Степь, казалось, совершенно не интересовала его.

Эксперт вел бронемашину уверенно и даже с некоторой лихостью, высунув голову из люка механика-водителя. Перед глазами у него был щиток из темного стекла, в который время от времени весело стукались мелкие камешки.

Журналист, удостоверившись, что с камерой ничего страшного не случилось, спустился в боевой отсек и сказал, обращаясь к Священнику:

– Ну и гроб!

– Гроб служит для отдыха перед дорогой в иной мир, а эта машина – греху и злобе, – назидательно ответил Священник.

– Ну вот, сказать ничего нельзя... – Журналист был настроен миролюбиво. – Долго ли еще? – крикнул он Эксперту, просунув голову в отсек механика-водителя.

Эксперт, казалось, не расслышал. С неподвижным, каким-то завороженным лицом он продолжал вести старую боевую машину. Огромное, искаженное рефракцией солнце гримасничало, поднимаясь над плоским горизонтом. Над нагревающимся бетоном как маленькие зеркала играли миражи.

5

Поднявшееся высоко солнце раскалило броню. Журналист опять вылез на башню, примостил было зад на обрезе люка, выругался, нырнул вниз и устроился наконец наверху, подложив под себя свернутый вчетверо кусок брезента.

– Яичницу можно жарить. Глазунью, – сообщил он Священнику, свешиваясь в люк. Тот брезгливо поморщился.

Казалось, он не замечал жары, но, приглядевшись, можно было заметить прилипшие к вискам волосы, тронутые пылью. Пыль клубилась в солнечных лучах, проникавших в амбразуры и щели, пылью дышали открытые люки. Пыль легла на лбы и переносицы, оттенила щеки, сделав лица похожими на лица христианских великомучеников.