Роберт Сойер - Факторизация человечности Страница 44

Хизер взглянула на часы. В два было запланировано факультетское собрание — и сейчас, летом, когда большая часть преподавателей в отпусках, её отсутствие будет особенно заметно.

Ей не терпелось продолжить исследования. Она взяла фломастер и написала для уборщиц две записки с требованием не отключать лампы. Одну записку она прилепила к стойке одной из ламп (достаточно низко, чтобы исключить возможность возгорания), вторую — рядом с розеткой, в которую обе лампы были включены.

Однако, хотя лампы были включены всего ничего, в офисе уже становилось жарко; Хизер успела вспотеть. Она заперла дверь и, немного стесняясь, сняла с себя блузку и брюки, оставшись в одном нижнем белье. После этого она убрала боковой куб и втиснулась внутрь конструкта. Она воспользовалась рукояткой с присоской, чтобы поставить боковой куб на место, дождалась, пока глаза привыкнут к полутьме, протянула руку и коснулась стартовой кнопки.

Сердце бешено колотилось; это было точно так же волнующе и пугающе, как и вчера.

Однако она с облегчением увидела, что её догадки оказались верны: она оказалась в том же месте, на котором остановилась в прошлый раз: паря рядом с изгибающейся поверхностью, разбитой на шестиугольники. Конечно, она не могла знать, истинная это форма или порождение её собственного разума.

Несмотря на необычность, всё это выглядело слишком реальным, чтобы быть простым результатом пьезоэлектрических разрядов, взбалтывающих её мозг. И всё же, будучи психологом, Хизер знала, что галлюцинации могут быть очень реалистичными — на самом деле, даже гиперреалистичными, заставляя реальный мир казаться мутным и невыразительным.

Она посмотрела на шестиугольники, каждый из которых был, вероятно, метров двух в поперечнике. Она могла вспомнить единственное явление природы, состоящее из плотно упакованных шестиугольников — пчелиные соты.

Хотя нет, постойте-ка. Другой образ пришёл ей на ум. Дорога Гигантов в Северной Ирландии — огромное поле, сложенное шестигранными базальтовыми колоннами.

Пчёлы или лава? В любом случае, это порядок из хаоса — и этот составленный из гексагональных структур регулярный узор был наиболее упорядоченной штукой из всего, что она до сих пор здесь видела.

Шестиугольники не покрывали всю внутреннюю поверхность сферы — имелись обширные участки, где их не было видно. Тем не менее, даже если они покрывают лишь часть поверхности, то их тут, должно быть, миллионы, если не миллиарды.

Перспектива снова сместилась. Словно неккеров куб, то, что она видела, сложилось в новую конфигурацию, вчерашнюю: две сферы, одна так близко, что можно дотянуться рукой, вторая неимоверно далеко. Фоном для всего этого служил вихрь, который, как она поняла лишь сейчас, состоял из смеси всё тех же цветов, что и шестиугольники. Она расфокусировала взгляд и снова его сфокусировала. Изображение громадной стены, разбитой на гексагоны, появилось вновь.

Если шестиугольники и вихрь на самом деле одно и то же, только видимое в различных наборах размерностей, то, получается, что бо́льшая часть энергии сконцентрирована в гексагонах. Но что тогда представляет собой каждый гексагон?

На её глазах один из гексагонов вдруг потемнел и стал чернее, чем всё, что она видела до сих пор. Похоже, он вообще перестал отражать свет. Поначалу она подумала было, что его вообще не стало, но вскоре глаза адаптировались к виду его идеально чёрной поверхности; он по-прежнему был на своём месте.

Хизер оглянулась в поисках других таких же гексагонов. Очень скоро она заметила ещё один, затем ещё. Но почернели они только что, или всегда были чёрными, она не могла сказать.

Тем не менее, то, что гексагоны меняют цвет, натолкнуло её на мысль о пикселях. Однако же, когда она пролетала над ними на большой высоте, она не видела никакого изображения. Она досадливо оттопырила губы.

Тем временем она продолжала парить над полями гексагонов, иногда пролетая пустые участки, где вообще не было ни цветных, ни чёрных — лишь пустота.

На краю одной из таких областей — похожей на лужу ртути, подумалось ей — Хизер заметила, как формируется новый гексагон. Вначале он был точкой, а затем расширился, соприкоснувшись тремя сторонами с соседями, а другими тремя — с серебристой бездной.

Что же такое эти гексагоны?

Она видела, как они рождаются.

И видела, как умирают.

И сколько их тут всего?

Рождаются.

Умирают.

Рождаются.

Умирают.

В голове возникла безумная мысль — возможно, более подходящая юнгианскому психологу, чем среднестатистическому Джо, но всё равно безумная.

Этого не может быть.

И всё же…

Если она права, то её совершенно точно известно, сколько тут гексагонов.

Их число конечно — в этом она была уверена. Это не одна из Кайловых невычислимых задач типа бесконечного числа плиток, покрывающих бесконечную плоскость.

Нет, их можно подсчитать.

Её сердце одновременно трепетало и било молотом.

Это была вспышка интуиции, но она нутром чуяла, что права. Их должно быть где-то — она задумалась, припоминая число. Семь миллиардов четыреста миллионов.

Плюс-минус.

Более или менее.

Семь миллиардов четыреста миллионов.

Численность населения планеты Земля.

Конкретизация юнгианской мысли; реальность, а не метафора.

Коллективное бессознательное.

Коллективное сознательное.

Надразум.

Она почувствовала, как её пронзает всплеск энергии. Всё идеально складывалось. Да, то, что она видела, было биологической системой, но относилось к биологии того типа, с которым она никогда ещё не сталкивалась, и имело такие масштабы, которые она и вообразить не могла.

Где-то глубоко внутри она всегда знала, что конструкт никуда её не уносит. Она по-прежнему в своём офисе на втором этаже Сид-Смит-Холла.

Всё, что она делает — смотрит сквозь искривлённые линзы, микроскоп Мёбиуса, топологический телескоп.

Гиперскоп.

И этот гиперскоп позволяет ей видеть четырёхмерную реальность, окружающую её обыденный мир, реальность, о существовании которой она подозревала не более, чем Квадрат — герой «Флатландии» Эббота — осознавал существование окружающего его трёхмерного мира.

Юнговская метафора подразумевала это много лет назад, хотя старина Карл никогда не думал, что она может иметь некий физический смысл. Однако если коллективное бессознательное — это в самом деле больше, чем метафора, то оно должно выглядеть именно так: на первый взгляд разрозненные части человечества, соединяющиеся друг с другом на некоем высшем уровне.