Тимур Литовченко - Число зверя, или Лейтенант дьявола Страница 44

После этого Ника вновь занялась деталировкой, а Чикита - электрикой (кстати, давно пора было браться за дело!), Эймер же был оставлен в покое в своём белом уголке. Других охотниц пытаться пробудить к жизни мифическую мужскую силу и покорить его сердце не нашлось. Таким образом, после всего происшедшего в отделе воцарились мир, тишина и спокойствие, словно на покинутом враждующими армиями поле брани, укрытом лишь искалеченными трупами погибших солдат да поломанным, сплошь негодным оружием.

Мамочка торжествовала. На повторном консилиуме психоаналитиков Лонни вынуждена была признать, что либо юноша притворяется слишком уж хорошо, не по годам мастерски, либо она не права. Тётушка Иниль высказалась в том же духе, и инцидент сочли исчерпанным. Отныне к Эймеру надлежало относиться так, словно он "родился в юбке", по меткому выражению оскорбившейся Ники, которая пыталась разнести такое определение по всем комнатам.

Кстати, Ника и Чикита наперебой старались наградить юношу каким-нибудь обидным прозвищем вроде "нестоячий наш". Однако ничего путного из этого не вышло. Эймера стали называть Мальчиком, а ещё Братиком, причём просто так, без имени.

Вообще все сотрудницы отдела называли друг друга только по имени, за исключением самой Мамочки и Тётушки Иниль. Но по отношению к Тётушке Иниль никто и никогда не употреблял одно прозвище без имени, значит, звание "тётушки" было чем-то вроде почётной награды. С Мамочкой дело другое, её прозвище являлось титулом, выше которого и быть-то ничего не может. А тут вдруг - Мальчик...

Однако если честно, Мамочка и не возражала особо против столь вопиющего нарушения традиций. Надо же было хоть как-то вознаградить Эймера за то, что он с честью выдержал труднейшее испытание! Более того, Эймеру торжественно разрешили заходить на пять шагов в женский туалет, предварительно покричав из коридора, чтобы он мог набирать воду для одиннадцатичасового и обеденного чая прямо на этом этаже, а не бегать каждый раз вниз. Однако Мальчик с неизменной вежливостью отказался от такой чести, хотя за столь наглядную демонстрацию доверия поблагодарил от всего сердца. С тех пор воду ему носила лично "десятница" Пиоль, потому что Ника, игравшая в дальней комнате роль водоноса, категорически отказалась делать это.

Так что получив сразу два прозвища, Эймер стал как бы третьим орденоносцем отдела после Мамочки и Тётушки Иниль. Начальница была чрезвычайно довольна этим обстоятельством. Особенно по душе ей пришлось второе прозвище Эймера - "Братик". Очень даже мило получалось: Мамочка, пятнадцать девочек и один Мальчик. Пятнадцать "детушек" и Братик.

И растроганная Мамочка всё чаще представляла себе Соломона, автора замечательных "Песней песней" именно таким симпатичным юношей, светленьким, сероглазеньким, почти что мальчиком. В Мамочкиных фантазиях он протягивал возлюбленной своей Суламите руку и с тихой нежностью вечернего ветерка, ласкающего сонную поверхность заводи, говорил: "Сестра моя, невеста..." А Суламита отвечала ему: "Братик мой, жених мой возлюбленный Эймер..." То есть, конечно же Соломон! Эймером он назывался потому, что Мамочка смотрела на жениха как бы из невесты, глазами и сердцем невесты. Вот и видела Эймера. Интересно, кто же тогда невеста Эймера-Соломона из этих грёз...

А реальный Эймер был по горло занят чертежами и только ими... да и чем ещё было парню заниматься?! На девочек он, естественно, не обращал внимания, а если и взглянет, так чисто по-братски. Работал быстро, без ошибок, чертил красиво, так что Пиоль даже стала поговаривать на "кофейниках" о том, чтобы потихоньку перевести Мальчика на сборочные чертежи средней сложности.

Вот каким молодчиной был Эймер! Неудивительно поэтому, что Мамочка старалась, накладывая макияж. Хотя прекрасно понимала: её старания пропадут втуне, останутся незамеченными. Аудитория, для которой она прихорашивалась, с появлением Братика-Мальчика не стала взыскательней ни на йоту.

Тем не менее, Мамочка делала макияж теперь гораздо тщательнее, чем раньше, и вдобавок несколько обновила его, даже делала дважды в неделю маску из огуречных очистков. Всё это ей присоветовала Доля, специально призванная для консультации в её кабинет. Кстати, Мамочка почему-то не привлекла для консультации ни Улли из дальней комнаты, ни тем более Чикиту из средней, хотя по личным вопросам обычно советовалась со специалистками соответствующего профиля из всех трёх комнат сразу. Чтобы никого не обижать, то есть. Ну, а изменения в макияже конечно же не прошли незамеченными, и теперь Улли и Чикита как-то странно посматривали на начальницу во время утренних обходов.

Кроме того, Мамочка вдруг вообразила, что за последние полгода здорово располнела. Поскольку толстой ходить тяжело, а платья становятся в обтяжку, она проконсультировалась с лейбзнахаркой Тётушкой Иниль и с кулинаркой Хелой и села на диету. И опять же: для консультации не привлекались доморощенные специалистки из средней и дальней комнат. Увы, героические её усилия на фронте борьбы с избыточным весом также никто не замечал... правда, и результаты здесь не могли проявиться столь же быстро, как в случае с изменением макияжа.

А в данный момент Мамочка с особой тщательностью подводила уголки глаз, как научила её Доля и как сейчас было модно, да размышляла о том, что и у неё ведь могут быть причуды, что она как-никак женщина, а женщины всегда должны быть в форме. Затем надела очки, поправила причёску (кстати, почему бы не попросить Долю отвести её к приличной парикмахерше), набросила халат и пустилась в утренний обход. Как обычно, Мамочка начала с дальней комнаты.

- Здравствуйте, детушки, здравствуйте, мои хорошие, - пропела она обычную песенку под звучное "до" дверного колокольчика. "Детушки" порхнули к ней, правда, не столь дружно, как прежде: Улли насупилась, шла медленно и исподлобья смотрела ей в лицо (чем-то не нравился новый макияж), Ника и Эймер вообще остались на своих местах, хотя ласковый призыв в полной мере относился и к ним. Мамочка с грустью подумала, что это вот тоже повторяется отнюдь не впервые, но Лонни прошла прямо к ней, мягко оттеснила "десятницу" Пиоль и Хенсу, взяла за руку, повела к себе и заговорила о всяких пустячках с такой трогательной нежностью, что Мамочка почти сразу же успокоилась, прогнала всяческие грустные мысли и подозрения, подумала, какая же Лонни молодчина, до чего она чувствительна к малейшим изменениям настроения окружающих и придя в хорошее расположение духа, продолжила обход комнаты.

К Эймеру она подошла в последнюю очередь. Мальчик низко склонился над кульманом, вписывая в штамп чертежа название очередной детали.