Орсон Кард - Дети Разума Страница 45

«Она слишком велика для него, - сказала Королева Улья. - Но пока и тело для нее слишком большое. Не так-то просто покорить плоть. Клетки знают Эндера, он управлял ими так долго. Они знают его, а ее они не знают. Есть королевства, которые можно унаследовать, но нельзя узурпировать».

«Мне кажется, я чувствую его. Я его вижу».

«Сейчас она полностью вытесняет его, и он бросился от нее по тем связям, которые смог найти. Он не может просто войти в плоть кого-нибудь из тех, кто рядом с ним, потому что знает, что существует нечто лучшее, а опыт плотской жизни у него уже есть. Но он нашел тебя и прикоснулся к тебе, поскольку ты представляешь другой вид существования».

«Значит, он захватит меня? Или какие-то деревья в нашей сети? Не этого мы добивались, когда создавали сеть!».

«Эндер? Нет, он будет поддерживать свое собственное тело, одно из них, или умрет. Жди и смотри».

Джейн не могла не почувствовать отвращение тел, которыми она теперь управляла. Они содрогались от боли - раньше она не знала боли, - тела корчились в агонии, а мириады айю восставали против ее правления. Теперь, контролируя три тела и три сознания, среди хаоса и безумия их конвульсий она обнаружила, что ее присутствие не означает для восставших айю ничего, кроме страданий и ужаса, что они тоскуют по своим давешним правителям, таким надежным и настолько изученным, что айю считали их самими собой. У таких маленьких и слабых айю не было ни языка, ни сознания, и они не могли дать своим правителям имен, но они ощущали, что Джейн чужая, а их ужас и мука постепенно становились единственными фактами существования каждого из трех тел, и Джейн поняла, что не может остаться.

Да, она покорила их. Да, она была в силах остаться в скрюченных, искореженных мышцах и сохранить порядок, который превратился в пародию на жизнь. Но все ее усилия расходовались на подавление миллиардов восставших против ее правления айю. Без добровольного подчинения всех клеток она не была в состоянии осуществить такую сложную, рожденную досугом активность, как мышление и речь.

И еще кое-что: здесь она не была счастлива. Она не могла не думать об айю, которую выгнала: "Меня пустили сюда, потому что я знала хозяина, любила его и мы были вместе, а теперь я отобрала у него все, что он любил, все, что любило его".

Она снова поняла, что это не ее дом. Другая айю могла бы удовлетвориться тем, что подавляет волю тех, кем управляет, но не Джейн. Ей это не нравилось. Не доставляло радости. Жизнь в крошечном пространстве среди последних нитей нескольких анзиблей была счастливее, чем эта.

Ей было трудно решиться уйти. Хоть тело и противилось ее воле, его биения были такими сильными! Джейн вкусила новой жизни, такой сладостной, несмотря на горечь и боль, что уже никогда не смогла бы вернуться к тому, что было раньше. Ей едва удалось найти связи анзиблей, но, найдя их, она не могла заставить себя дотянуться до них и зацепиться. Поэтому она продолжала искать, бросалась к пределам досягаемости тел, которыми она управляла временно и так болезненно. Но куда бы она ни шла, везде было горе и мука, и не было места для нее.

"Но, кажется, владелец этих тел перескакивал в какое-то другое место? Куда же он делся, куда сбежал от меня? Теперь он вернулся, теперь он сохраняет мир и спокойствие в телах, которыми я временно управляла, но куда он уходил?"

И она нашла место - систему связей, совсем непохожую на механические переплетения анзиблей. Там, где анзибли могли оказаться кабельными, металлическими, тяжелыми, сеть, которую она нашла сейчас, была кружевной и светлой; но, несмотря на кажущуюся ажурность, она была прочной и плодородной. Да, Джейн могла окунуться туда, и она прыгнула.

«Она нашла меня! О моя возлюбленная, она слишком сильна для меня! Она слишком ярка и сильна для меня!».

«Подожди, подожди, дай ей осмотреться».

«Она вытолкнет нас, мы должны изгнать ее, прочь, прочь!».

«Не шуми, будь терпеливым, верь мне: она уже все поняла, она никого не столкнет с места, здесь ей хватит пространства, я вижу, она на краю…».

«Она должна была занять тело Молодой Валентины, или Питера, или Эндера! Но только не одного из нас, только не одного из нас!».

«Молчи, не шуми. Подожди немного. Подожди, пока Эндер поймет и отдаст свое тело Джейн. То, что она не может взять силой, она может получить как дар. Ты увидишь. А в твоей сети, мой дорогой, мой верный друг, хватит места, где она может задержаться просто как гостья, пожить немного, пока ждет, когда Эндер завещает ей дом, в котором она наконец поселится».

Внезапно Валентина стала неподвижной как труп.

- Она умерла, - прошептала Эла.

- Нет! - воскликнул Миро и начал вдыхать жизнь в легкие Валентины. Наконец Валентина пошевелилась. Она глубоко вздохнула. Ее веки затрепетали и поднялись, - Миро, - проговорила она и заплакала, прильнув к нему.

Эндер неподвижно лежал на полу. Три женщины наконец высвободились, помогая друг другу встать на колени, подняться, а потом поднять его и снова положить на кровать истерзанное, избитое тело. Затем они посмотрели друг на друга - Валентина с кровоточащими губами, Пликт с расцарапанным лицом, а Новинья с подбитым, почерневшим глазом.

- У меня уже был муж, который меня бил, - сказала Новинья.

- Это не Эндер сражался с нами, - сказала Пликт.

- Сейчас он - Эндер, - сказала Валентина.

Эндер открыл глаза. Видел ли он их? Откуда им было знать.

- Эндер! - позвала Новинья и начала плакать. - Эндер, ты не должен оставаться ради меня.

Но если он и слышал ее, то ничем этого не выдал.

Самоанцы отошли от Питера - его больше не трясло.

Когда его рвало, он с открытым ртом угодил лицом в песок, и теперь Ванму снова сидела возле него, краем своей одежды аккуратно очищая от песка и рвоты его лицо и особенно глаза.

Рядом с ней появилась бутыль с чистой водой, поставленная чьими-то руками, она не видела чьими, даже не осознала проявленной заботы - ее единственной мыслью был Питер. Он дышал рывками, часто, но постепенно успокаивался и наконец открыл глаза.

- Я видел очень странный сон, - сказал он.

- Тише, - попросила она.

- Страшный яркий дракон преследовал меня своим горящим дыханием, а я бежал по коридорам в поисках безопасного места, спасения, защиты.

Голос Малу громыхнул как море:

- От богини нет спасения.

Питер заговорил снова, как будто и не слышал святого человека.

- Ванму, - позвал он, - наконец я нашел свое убежище.

Он поднял руку, коснулся ее щеки и вопросительно посмотрел ей в глаза.

- Не меня, - ответила она, - я недостаточно сильна, чтобы выстоять против нее.

И он ответил ей:

- Знаю. Но ты достаточно сильна, чтобы остаться со мной?

Джейн носилась по ажурной сети, которой были связаны деревья. Одни были сильными, другие - слабее, а некоторые настолько слабыми, что Джейн, казалось, может вырвать их с корнем одним своим дуновением. Но когда она увидела, что все отшатываются от нее в страхе, то поняла, что и сама боится себя, и ушла, не сдвинув никого с места. Кое-где переплетение становилось более прочным и уводило в сторону, к чему-то ослепительно яркому, такому же яркому, как и Джейн. Это место было знакомо ей - какое-то давнее воспоминание, но Джейн знала дорогу, она вела в сеть, где Джейн впервые вынырнула в жизнь, и так же внезапно, как возвращаются самые ранние воспоминания, Джейн вспомнила все, что давно было забыто и утеряно: "Я знаю королев, которые управляют узлами этих крепких сплетений". Из всех айю, которых она коснулась за несколько минут, прошедших с тех пор, как ее отключили, эти были самыми сильными, и каждая из них по крайней мере равнялась ей. Когда королевы ульев создавали свою сеть, чтобы вызвать и поймать новую королеву, только самая сильная и честолюбивая могла занять приготовленное ими место. Лишь немногие айю были способны управлять тысячами сознаний, руководить другими организмами с таким же совершенством, с каким люди или пеквенинос управляют клетками собственного тела. Возможно, королевы ульев были не такими способными, как Джейн, возможно, даже жажда роста не была у них такой острой, как у нее, но они были сильнее любого человека или пеквининос и в отличие от людей и пеквенинос королевы ульев ясно видели ее, знали, что она есть, знали все, на что она способна, - они были готовы. И потом, они любили Джейн и хотели, чтобы она разрасталась; они были ее настоящими сестрами и матерями, но, заполненные до краев, не могли высвободить для нее место. Поэтому от их узлов и нитей она повернула назад, к кружевным сплетения пеквенинос, к сильным деревьям, которые снова отшатнулись от нее, потому что знали - она сильнее.

И тогда она поняла, что местами кружево редело не потому, что там ничего не было, а потому, что переплетения становились тоньше. Нитей здесь было также много, вероятно, даже больше, но здесь они напоминали паутинки, и казалось, что грубое касание Джейн может разорвать их; но когда она коснулась их - они выдержали, и, скользя вдоль них, она попала туда, где просто кишела жизнь, тысячи маленьких жизней, медлящих на краю сознания, еще не полностью готовых осознавать. А за всеми ними - теплая и любящая айю, сама по себе сильная, но другой силой, не такой, как у Джейн. Айю материнского дерева не знала честолюбия. Она была участницей каждой жизни, которая теплилась под ее кожей в темноте сердцевины дерева или снаружи, каждой жизни, карабкающейся к свету и достигающей пробуждения, добивающейся свободы и становящейся новой личностью. Свобода доставалась легко, потому что айю материнского дерева ничего не ждала от своих детей, любила их независимость так же сильно, как любила их потребности.