Грег ИГАН - Журнал «Если» 2008 № 07 Страница 45

Еще до пострижения в монахи, студент Тверской семинарии, он был сердечно потрясен историей блудного графа – шарлатана или чернокнижника, Бог ему судья. Епископ Иннокентий, умница и безобразник, сосланный в Тверь за пьянство, в молодости имел сомнительное удовольствие лично знать Калиостро. И в ту пору, когда граф процветал в Петербурге, изгоняя бесов из юрода Желугина и воскрешая младенца Строгановых, и во второй приезд, когда, назвавшись Фениксом, хитрец сводничал Потемкина с собственной женой.

На лекциях епископ, грозя пальцем, частенько поминал калиост-ровщину. Этим словечком он заразил половину семинаристов. Отцу Аввакуму калиостровщина представлялась островом нагих дикарей. Туземцы проводили свой век в богопротивных изысканиях, танцуя пред идолицей, украшенной монистом из черепов.

Человек образованный, магистр столичной духовной академии, он понимал всю наивность образа. Мучился, бранил себя за глупость. Но ничего не мог поделать с причудами воображения.

– Ах, дражайший гере Эрстед…

Ему нравился датчанин. Андерс Эрстед годился монаху, которому не исполнилось и тридцати, в отцы. Между ними сразу, при первой встрече на посольском дворе, возникла симпатия, не отягощенная разницей в возрасте. Неизменно бодр и жизнерадостен, путешественник располагал к себе. Иногда отец Аввакум втайне сожалел, что этот замечательный человек – лютеранин.

Господи, прости ему заблуждения…

– Ах, мой милый патер, – в тон собеседнику откликнулся Эрстед. – Умоляю, не притворяйтесь мракобесом. Местные, как вы изволили выразиться, знахари утрут нос берлинскому профессору анатомии. Мы только приходим к выводам, которые в Поднебесной успели состариться и одряхлеть. Мой учитель, великий Месмер, писал: «Небесные тела, Земля и животные тела имеют взаимное влияние друг на друга. Оно совершается посредством универсального, вездесущего, сверхтонкого флюида, имеющего способность принимать вид любой энергии…» А здешние исследователи ци-гун знали про этот флюид тысячу лет назад! Стоя, между прочим, столбом и шевеля ушами…

Они говорили по-китайски. Русским Эрстед владел скверно, отец Аввакум же вовсе не владел датским. Оба хорошо знали немецкий: датчанин – с детства, монах – со времен академии. Но Эрстед, жадный до знаний, желал практиковаться в диалектах Поднебесной, а тут отец Аввакум дал бы ему преизрядную фору.

Тайной мечтой «патера» был перевод Евангелия на три языка: китайский, маньчжурский и тибетский. Работая по ночам, отец Аввакум полагал, что мечта скоро станет реальностью.

– Ну вот, теперь Месмер, – огорчился он. – Еще один шарлатан…

Лицо Эрстеда, обычно приветливое, стало каменным.

– Не судите, патер, да не судимы будете. Верно, Месмер умер в забвении, не отвечая на пасквили завистников. Но паралитики вставали, и слепцы прозревали. Я лично имел честь знать Марию Па-радис и сиротку Цвельферин – к обеим вернулось зрение благодаря усилиям «шарлатана». Воду в вино Месмер не превращал, врать не стану…

– Гере Эрстед! Ваши сомнительные аналогии…

– Извините, Дмитрий Семенович. Увлекся. Обвинения в адрес Месмера я принимаю близко к сердцу. Еще раз великодушно прошу простить меня. И поразмыслите на досуге: всегда ли правы обвинители? Судьба вашей миссии явственно говорит об обратном…

Отец Аввакум, в миру – Честной Дмитрий Семенович, сделал вид, что не расслышал. Воистину датчанин ударил в самое сердце! Вояки с копьями позавидовали бы меткости укола. Поглощенный войной с Наполеоном, державный Петербург напрочь забыл о русской миссии. Миссионеры нищенствовали. Кое-кто спился. Отправление богослужений прекратилось за полным отсутствием богомольцев.

Способен ли священник, умирая от голода, заниматься ремонтом храма?

Начальник миссии архимандрит Иакинф всей душой обратился к изысканию средств. Человек недюжинной сметки, он занял деньги у ростовщиков, заложил часть церковной утвари и сдал одно из вверенных ему зданий под игорный дом. Это спасло миссию, но погубило отца Иакинфа. Градом посыпались доносы. Доносители из кожи вон лезли, усердствуя в наветах: архимандрит до смерти избил кучера, распутничал с певичкой, жестоко измывался над неизвестной старухой, которая скончалась на третий день…

«Он ведет в Пекине развратную жизнь, – писал иркутский генерал-губернатор Пестель, позднее отданный под суд за злоупотребления. – Бывает в театрах, трактирах и вольных домах, пьянствует и не исполняет своего долга…»

В итоге Святейший Синод определил архимандрита, как недостойного носить звание священнослужителя, лишил сана и оставил под строжайшим надзором в Валаамском монастыре. Не помогло даже заступничество князя Голицына. Лишь четыре года назад, когда Александра I сменил на престоле Николай I, ходатайство Министерства иностранных дел вернуло несчастного из ссылки.

Сейчас отец Иакинф жил в Петербурге, причислен высочайшим распоряжением к Азиатскому департаменту. Сам Пушкин хвалил его переводы китайской поэзии. А «Описание Пекина» с приложением плана города, переизданное во Франции, произвело фурор у читателей.

– Видите вон того молодца?

Желая сменить тему, отец Аввакум указал на великана с саблей, хорошо заметного из харчевни. Великан плясал в центре двора Вэй Бо. Другие ученики боялись к нему приближаться.

— Албазинец, из моих прихожан. Русская рота гвардии богдыхана. Крещен в прошлом году. Я часто вижу его в Успенской церкви. Рыдает во время службы. Такая чувствительная натура…

— Он не похож на русского.

— Бурят. Потомок пленников. В Албазине, когда китайцы взяли крепость, находилось много служивых бурятов…

Эрстед с равнодушием глядел на «чувствительную натуру». Воинские подвиги его вдохновляли мало. Он ждал, когда Вэй Бо закончит урок. Наставник обещал проводить Эрстеда в химическую лабораторию своего друга Лю Шэня. Не только «знахари» интересовали датчанина в Китае. Имелись и другие, не менее важные интересы, о которых он «забыл» поведать русскому миссионеру.

Осторожность давно стала второй натурой Эрстеда.

Да и зачем говорить, если тебя не слышат? Китайских химиков тут же произвели бы в алхимики. А значит, в шарлатаны. Отец Аввакум, милейший, в сущности, человек, был далек от науки – и мазал всех, как говорят в России, одним миром.

Зато албазинец внезапно привлек внимание Казимира Волмон-товича, неизменного спутника Эрстеда. До сего времени князь сидел за отдельным столиком, куря трубку. Сладкий, терпкий запах опиума, похожий на аромат свежего сена, разносился по харчевне. Это была уже пятая трубка, но на бледном лице князя не отражалось ничего.