Виктор Гончаров - Век гигантов Страница 45

— Великий ученый Дарвин… — начал торжественно Скальпель. Николка без стеснения оборвал его:

— Знаю, знаю. Я Дарвина тоже читал. Много сильного есть у Дарвина, но много и слабого. Дарвин говорит, вы хотите сказать, что все живущее — растения, животные и человек — развивается всегда только путем эволюции, то есть медленно, постепенно, без скачков. Слыхали. Я, конечно, не ученый, но если я что читаю, то читаю внимательно и крепко помню. Я великолепно помню также, что сам Дарвин признавал или, по крайней мере, отмечал и другой вид развития, именно — не эволюционный, а революционный: внезапными бурными скачками… Что?! Вы мне не верите?! Вы поражены?! Плохой же вы последователь Дарвина, если не знаете хорошо его трудов. Вы, конечно, читали его книгу «Прирученные животные и культурные растения». Так вот там, именно, и встречаются места — довольно длинные места, — где он говорит о скачкообразном внезапном развитии. Например?.. Извольте. Он говорит, насколько я помню, о внезапном появлении разновидности плакучей ивы и пирамидального дуба, об одной уродливой форме рогатого скота (ниат, или натас, она называется), тоже появившейся внезапно; о ягнятах, похожих на таксу, родившихся от нормальных родителей и давших стойкую форму (это в Соединенных Штатах где-то; в Массачузете, кажется), еще говорит о черноплечих павлинах, тоже появившихся внезапно, и еще о ком-то…

— Это он отмечал как курьезы… — довольно неуверенно возразил медик.

— Курьезы тоже требуют объяснения, а не с потолка валятся, — отрезал Николка и продолжал: — Дело, в конце концов, не в этих курьезах, как вы их называете. Дело в том, что Дарвиновская теория эволюции сильно нуждается в исправлении и дополнении, нечего «оокать»: не так страшно!.. И хотя я не ученый, я знаю, что это уже сделано: Гуго де Фриз, Коржинский и др. дополнили ее своими мутациями — учением о скачкообразном развитии, которым обязательно прерывается всякая эволюция. И еще в одном исправлении нуждается учение Дарвина… Нечего там головой качать. Дарвин для вас божок, которого и пальцем нельзя колупнуть. Ну, мы, марксисты, на этот счет имеем свое мнение: колупнуть дозволено всех… У Дарвина ошибка в том, что он, говоря о развитии человека, забыл о той третьей силе, которая стала между человеком и природой. Забыл о технике. Дарвин, несмотря на то, что он «великий», так и не дал правильного объяснения происхождению человека. Это сделал Маркс.

— Вот это «Америка»! — воскликнул Скальпель и чуть не свалился со стула.

— Можете себя поздравить, — невозмутимо предложил Николка, — для вас это, как я вижу, действительно «Америка». Приложите ее к сокровищнице своих знаний. Да! Происхождение человека и человеческого общества объяснил Маркс. Это он указал на коренное отличие человека от животного, с той ступени развития, когда человек начинает производить, создавать себе технику. Правильно: человек вышел из животного мира; правильно: у животного имеются такие же физические потребности, как и у человека. Но животные не производят, они просто захватывают предметы, производство которых предоставляется, так сказать, природе. При этом захвате они пользуются только своими органами: языком, когтями, в то время как человек пользуется органами плюс орудия. Животные, приспособляясь к среде, изменяются всей своей организацией; человек — очень мало организацией, зато резко изменяет свои искусственные органы; совершенствует орудия, технику. И эта техника, это производство — пускай самое первобытное — и выделило человека из животной среды. Благодаря развиваемой технике, двигался человек вперед, уходя от звериного своего прошлого. И недаром Маркс говорит, что революции, совершаемые в орудиях производства (т. е. в технике), обязательно влекут за собой резкие изменения в человеческой психике. Это мы с вами видим у наших плиоценщиков: мы произвели революцию в их орудиях производства, в их первобытной технике, и смотрите, как они теперь прыгнули вперед. Как резко изменилась их психика в сторону большего очеловечивания. Разве те факты, которые я вам приводил, не доказательны?!.

— Совсем не доказательны, — упрямился Скальпель. — Вот дайте, пройдет некоторое время, и вы увидите, что их прогресс — только кажущийся прогресс, всего-навсего — временная реакция, после которой неумолимо явится резкая дегенерация, вырождение… И так они уже вырождаются. Мы не принесем им пользы, только — вред. Без нас эта орда существовала бы еще 200–300 лет, а с нами она и сотни не просуществует: выродится, не сумев переварить нашей культуры…

— Чушь!.. Какую чушь вы городите! — возмутился Николка. — Просто злитесь, как старая бабка, которой клопы не дали спать…

— Позвольте, милостивый государь! — заорал медик. — Вы не имеете права называть мои суждения чушью! Вы докажите, а не головотяпничайте!.. И я вам не старая бабка, это… тоже требуется доказать!..

— Хорошо, — сказал Николка. — Я вам докажу все… Где ваша хваленая логика и где ваша память?.. Вы уже забыли наше первое пари. Не вы ли тогда утверждали, что «как только мы внесем в быт дикарей наши знания и нашу культуру, тотчас из них выделятся способнейшие, и возникнет класс буржуазии», теперь же вы стараетесь уверить меня совсем в другом, что «дикари отупеют и выродятся». Как-то не вяжется ваше первое утверждение со вторым. Вы бы как-нибудь связали их, а?..

Медик оторопел.

— А ну вас к черту!.. — сказал он, наконец. — Голова у меня болит от ваших споров… Вечно вы спорите…

Так обыкновенно заканчивались все дискуссии ученого медика Скальпеля с фабзавуком Николкой.

11

С зимой случился конфуз. — Об искусственной среде между человеком и природой. — Экспедиция за стариками. — Исполинский олень. — Копье чужестранца. — Плиоценщики опасаются кары стариков. — «Старое слово арийя» — закон. — Первобытная орда. — Недоброжелательная встреча. — Николка агитатор. — Бунт молодежи против стариков

Определенно с зимой случился какой-то конфуз. Уже все приготовилось встречать ее: леса и степи оделись в блеклые краски, небо захмурилось грузно снеговыми тучами, прибрежный песок по утрам кололся хрупким и звонким ледком, а она вдруг пошла на попятную: заморосил теплый дождичек, снова позеленела хвоя, в ясные дни солнце стало ласкать по-вешнему.

Сконфуженный конфузом зимы медик (не он ли пророчил: «батенька мой, зима на носу») лепетал в свое и зимы оправдание:

— Милый друг! Это — влияние моря. Море — гладко, как и всякое море; на нем нет гор (как и на всяком море) и нет лесов (тоже). Через море, не встречая никаких препятствий, свободно доходит до нас теплое дыхание Юга. Это — во-первых, а во-вторых: нужно помнить, что плиоцен — период пограничный между жаркой третичной эрой и холодной четвертичной. И как всякий пограничный период, он не может соблюдать постоянства в правильной смене времен года. Беря распространенный в народе медицинский термин, я скажу: в плиоцене времена года «путаются». Возможно еще, что зима придет резко, вдруг, но я также не буду удивлен, если набухнут вдруг древесные почки, зацветут ранние весенние цветочки, и перелетные певчие птички вернутся к нам из-за морей. Нет, я не буду удивлен. Таково милое свойство всех переходных периодов. Для подкрепления этого положения я мог бы взять сравнение из милой вашему сердцу политики, но я не возьму его, потому что не люблю спорить…