Юрий Никитин - Никитинский альманах. Фантастика. XXI век. Выпуск №1 Страница 46

Что не удивительно, поскольку тенор был их соотечественником. Второй раз я столкнулся с великим певцом на большом пиру, прямо за столом. Не помню, кто там расщедрился на угощение, и как мы с Генрихом туда попали, помню только, что стол был довольно богат, а французские повара, как и полагается, весьма искусны. Что там ели, тоже не помню.

Вокруг нас с Генрихом сгрудились, в основном, так сказать, лица с неординарной половой направленностью, которые откровенно пялились на моего друга. Он, знаешь ли, очень красивенький и молодо выглядит. Лет на пятнадцать. Знали бы, сколько ему лет, живо охладели бы. А Генрих, небось, уже обдумывал какую-нибудь хитрую проказу. Я уже много раз наблюдал его в подобных ситуациях, и, порой, чуть не умирал от смеха после какойнибудь шутки. Иной раз шуточки бывали жестковатыми.

Еще полбеды, если потерпевшие потом бегали по улицам «в чем мать родила», один раз дошло до того, что… Ладно, это отдельная история! Но в этот раз вышло подругому. К нам подсел Каро. Прямо к Генриху, там, где потеснее. И так, чтобы ни одна из дам, следовавших за ним по пятам, не смогла бы приземлиться рядом. Этим бедняжкам оставалось лишь бросать на него томные взгляды. Правда, и сидя рядышком с Генрихом, певцу пришлось повертеться под откровенными взглядами любителей мальчиков. Но тут ему было проще. С женщинами трудность была двусторонней, как у женщин с ним, так и у него с женщинами. А на содомитов он просто не обращал внимания, ведь на сцене на него тоже глазеют… Так что пусть смотрят, это его не волновало. Какая именно трудность была у Каро с женщинами?

Что тут непонятного… Все итальянские теноры были кастратами. Тем, кому эта операция была сделана в раннем возрасте, было просто, они ведь даже не знали, что такое женщина.

В смысле ощущений. А вот Каро не повезло, его кастрировали лет в четырнадцать, когда ему уже снились сладкие сны. А может, он уже и успел попробовать запретный плод.

Короче, женщин он любил, но, увы… — Что, друг мой, слава и деньги требуют жертв? — обратился Генрих к Каро, — да, на что не пойдешь ради искусства. Я бы не смог этим пожертвовать, как ты! Ведь как вспомнишь постельку с нежным тельцем… — Заткнись! — кинул Каро грубо. — Что так, не понимаю, — пожал плечами Генрих, — я только выразил свое восхищение человеком, способным пойти на такое ради высокого искусства прекрасного пения… — Слушай, мальчик! — рассердился певец и продолжал, чуть ли не крича, даже с пеной у рта, — ни на какие жертвы я не шел, и ни какого вокала мне не нужно! Меня изуродовали насильно, понятно тебе! — и он схватил Генриха за грудки, поднял со стула и потряс им в воздухе. — Да я что, я ничего такого же не сказал, — промямлил Генрих. Все было очень натурально, я один лишь знал, что мой друг сейчас лишь старательно изображает испуг. В этот момент я понял, что вся эта провокация была задумана Генрихом изначально, с того момента, как к нам подсел Каро. — Тем, кто это надо мной проделал, пришлось потом худо, — продолжал кипятиться Каро. — И тем, кто смеет насмехаться, придется не лучше. Будь ты постарше, я бы вызвал тебя на дуэль… — Ой, прости, дяденька, я больше не буду, — сказал Генрих жалобно. Каро так и не понял, всерьез извиняется юноша или шутит, но решил не продолжать конфликта. — Если тебе, парень, хочется такой славы, — сказал он Генриху уже почти спокойно, но все еще зло, — то пойди к цирюльнику, заплати, и твой голос быстро станет таким же нежным и красивым. А я бы отдал все, чтобы вернуть все назад, стать здоровым мужчиной! — Так, прямо, все бы и отдал? — Да, - он взглянул на Генриха с сожалением, — но это, увы, невозможно… — Если ты серьезно насчет того, что все бы отдал, — Генрих посмотрел на Каро вполне серьезно, — то еще неизвестно, может и можно что-то сделать. — Как? — Заходи завтра ко мне, все и обсудим, — сказал Генрих, — если, конечно, хочешь… — Хочу!

— Что ты такое задумал с тем безяйцевым пареньком? — спросил я своего друга сразу же, как мы остались наедине. — Да пришла в голову одна мысль, — усмехнулся Генрих. — Поделишься? — А ты мне поможешь? — Что же я должен сделать? — спросил я насмешливо, — Их пришивать я еще не научился! — Вот это как раз и не твоя забота. — А что же будет моей заботой? — Ты не мог бы изобразить, — он хитро прищурился, — самого Сатану? — Глупая шутка! — А, по-моему, ничего сложного! — рассмеялся Генрих. — Немного огня, дыма, запах серы… — Рога и копыта, — продолжил я, слегка рассердившись, — не будет никаких рогов и копыт, запомни! — Хорошо, пусть не будет рогов и копыт, — Генрих был уже на все согласен, — но что тебе стоит побыть немного Владыкой Ада? — По-моему, я уже тридцать тысяч лет только тем и занимаюсь… — А теперь изобразишь себя так, как это представляют себе смертные! — Вот так глупость! — Ну, пожалуйста… — и мой друг начал меня уговаривать. Процесс продолжался около часа, после чего я сдался. А Генрих начал на полном серьезе писать сценарий предстоящего спектакля. На бумаге. Хорошо, хоть не кровью. Но на счет крови я, кстати, оказался провидцем.

— Ты хотел со мной поговорить, — Каро смотрел на Генриха с надеждой, сказал, что это возможно… — Да, возможно, — кивнул Генрих, — но очень дорого стоит! — Я готов платить любую цену, — Каро чуть ли не трясся, — у меня много денег, есть два дома, настоящие замки. Сколько хочет твой лекарь? — Ты не понял, — покачал головой Генрих, — нет никакого лекаря! — Ты что, посмеялся надо мной? — Да нет, просто тут не в медицине дело. — Тогда колдовство? — В своем роде… — Я готов на все! — сказал Каро, — Пусть будет колдун или ведьма. Пусть назначат цену! — Увы, не колдун и не ведьма, — покачал головой Генрих, — и оплата не деньгами. — А чем? — Посмотри на меня, — сказал Генрих, — я красив и юн, не так ли? — Да, разумеется, ну и что? — А то, что мне уже триста лет отроду! — Не может быть! Я наблюдал эту сцену из соседней комнаты. Тут мне стало смешно. Генрих, мягко говоря, несколько преуменьшил свой возраст, а ему еще и не верят! — Я открою тебе свою страшную тайну! — голос Генриха принял какой-то заговорщический оттенок, — Я действительно родился в одна тысяча четыреста шестьдесят втором году. И был очень, очень красивым парнем. Был я богат, умен, образован, всегда со вкусом одевался. И не имел отказов в любовных делах. Ты и представить себе не можешь, сколько у меня было женщин. И мне казалось, что не будет им конца.

Только однажды я услышал первое «нет».

И понял, что сам стал старым вонючим козлом, которых до этого так презирал.

Человек я был решительный. Нет — так нет, и жизнь такая ни к чему. И я решил покончить счеты с жизнью. Самоубийство, конечно, грех. Но, к нашему счастью, существуют еще и дуэли. Я стал заправским дуэлянтом. Бывал не раз ранен, но, увы, не убит. Я стал все больше и больше лезть на рожон. Оденусь побогаче, иду ночью гулять в самый гнусный квартал. А разбойники, гады, так от меня и шарахаются! Тогда пришла ко мне мысль — обратиться к наемному убийце. Но тут начали мысли разные приходить в голову — если я заплачу убийце, за то, чтобы он меня убил, не будет ли это все равно грехом? Тогда я пошел на исповедь к одному священнику. Люди считали, что он святой. И, действительно, никто за ним никогда греха не видел. Чудеса совершал, наложит руки на голову больного — тот и поправится. Бывало, прозревали слепые. А, уж, сколько припадочных излечил — так и числа нет. Вот пришел я к этому святому и задал свой вопрос. Он поинтересовался, почему я решил умереть до отпущенного мне срока. Я все ему и рассказал. Тогда тот священник и говорит мне, мол, как бы я это не сделал, все равно на мне грех смертельный будет. И не будет мне прощения от Господа! Тогда спросил я его, что же мне делать?