Сергей Лексутов - Полночный путь Страница 46

Горчак смеялся:

— Голова у тебя светлая, Серик! А вот ноги ее не туда несут. В купцы бы тебе…

Серик помалкивал, думая про себя, что коли такая веселая купеческая жизнь, да каждый год путешествия по неведомым странам, конечно же, сюда ему и дорога.

На ночевку пристали к правому берегу, пологому, поросшему тополями и ивами, как и правый берег Днепра. Впервые за много дней сготовили похлебку с вяленым мясом, и вволю похлебали варева. В этих местах уже можно было нарваться на речных татей, в основном из новгородских ушкуйников, а потому стояли стражу, по очереди, Серик, Звяга и Шарап. Ночь прошла спокойно. На рассвете, наскоро позавтракав, отчалили. Как и вчера, до восхода поработали веслами, а потом ветерок снова разгулялся.

Кормчий ворчал:

— Пока везет нам… Если подует с верховьев, нипочем не выгребем против течения — придется отстаиваться…

Серик с Шарапом и Звягой увлеченно перебрасывались половецкими словами, когда кормчий вдруг сказал:

— Какие-то люди на берегу…

Друзья разом вскочили. Пологий правый берег был совсем недалеко, так как вверх по течению лучше всего идти ближе к правому берегу, тут течение медленнее. Под ивами стояло несколько шатров унылого серого цвета, а на берегу толпилось человек сорок мужиков, одетых в длинные белые рубахи, с отчетливыми черными крестами на груди и спине. Несколько из них даже забрели по колени в воду и призывно махали руками.

Серик спросил:

— Кто это такие?

Горчак зло выговорил:

— Сами себя они зовут скиттами… Никогда не знаешь, што у них на уме…

С берега заорали, на довольно правильном русском языке:

— Эгей, на ладье! Переправьте нас через Дон! Мы хорошо заплатим!

Горчак выкрикнул несколько слов по-германски. Это вызвало целую бурю негодования на берегу. Кто-то даже похватал луки, и на ладье пришлось спрятаться за щиты, висящие на бортах. Стрелы застучали в борт. Пригибая голову за щитом, Горчак проговорил:

— Серик, а ну-ка покажи, что с нами шутки плохи. А то привяжутся, будут тащиться за нами по берегу…

Серик быстро натянул тетиву, и чуть поднявшись над щитом, принялся посылать стрелу за стрелой, целясь в скиттских стрельцов. Он точно видел, что трое из них упали. Толпа отхлынула от берега, скитты принялись хватать щиты, разложенные тут же на берегу. Но ладья уже уходила.

Горчак рассказывал:

— Никто не помнит, когда они появились; может сто лет назад, может, всегда были, может вместе с половцами пришли? Скитаются вдоль берега моря, то грабят проезжих купцов, то в охрану к ним нанимаются. Если наймутся в охрану, службу несут честно. Ходят с половцами аж до Индии и страны серов. В том караване, с которым я ходил, их человек десять было. Все сплошь из знатных семей младшие сыновья; франки, фрязи, германцы… В закатных странах так; все имение старшему сыну в наследство переходит, а младшие должны зарок давать, и отправляться по миру скитаться. Потому их скиттами и зовут…

— Басурманы они и есть басурманы… — вздохнул Шарап. — Эка такое удумать? Родных детей без всего оставлять…

Серик спросил:

— Горчак, а чего это ты им сказал, што они так разъярились?

— Да всего-то и сказал, што ихняя хорошая плата — ножом по горлу, и слову ихнему верить, все равно, што доверять козлу огород с капустой.

— Так, может, они, все же, заплатили бы нам? — осторожно спросил Серик.

Горчак пожал плечами:

— Может, и заплатили бы… А если они проигрались недавно? А если пропились под чистую? Я ж тебе толкую; никогда не знаешь, што у них на уме…

Серик махнул рукой, и принялся выдергивать стрелы, засевшие в борту и щитах. Древка и наконечники были хороши. Прибрав стрелы, снова пристроился рядом с Горчаком и Шарапом.

Еще три дня весело бежали под парусом, а потом ветер стих, и повисла удушающая жара. Поскидав рубахи, все расселись по веслам. Гребли, изредка обливаясь водой. Кожа поначалу покраснела, а потом слезла лохмотьями. Но грести в рубахах сил никаких не было. За три дня измучились и отощали так, что еле весла поднимали. От жары в глотку ни похлебка из вяленого мяса не лезла, ни копченое мясо с сухарями. В конце концов, кормчий плюнул, по своему обыкновению; мол, что за мореходов Бог послал? И заявил, что надо останавливаться на дневку. Пока выбирали подходящее место для отдыха, Серик вдруг заметил стайку каких-то животных вышедших на берег, на водопой; оленей не оленей, но с маленькими острыми рожками. Быстро втянув свое весло, схватил лук, и, выбрав молодого самца, спустил тетиву. Как всегда, не промазал.

Серик растерянно стоял над тушей. Зверь был чудной какой-то; вроде похож на лесного козла, а нос длинный, горбатый. Подошел Горчак, сказал:

— Славная добыча!

— Чудной какой-то… — нерешительно проговорил Серик.

— Зато вкусный! — засмеялся Горчак. — Ты, Серик, пойди на береговую кручу, да погляди вокруг, пока мы купаемся. Тут и речные тати могут шалить, да и местный народец, хоть и не шибко кровожадный, но утянуть, что плохо лежит, очень уж горазд. Сам накупаться успеешь, пока обед готовится…

Прихватив лук, Серик продрался сквозь прибрежные заросли, взошел на береговую кручу, огляделся. Кругом, куда ни глянь, простиралась зеленая весенняя степь, млеющая под жарким солнцем. Неподалеку паслись какие-то животные, но в колеблющемся мареве невозможно было рассмотреть, дикие или домашние? Серик поглядел за реку, там расстилалась такая же степь. Дон просматривался и вверх, и вниз верст на семь. Вверх утягивался караван ладей — штук десять-двенадцать; чуть-чуть не догнали. Серик прохаживался по гребню откоса, с удовольствием разминая ноги после долгого сидения. Снизу доносился такой плеск, будто чудо-юдо рыба-кит плескался, а не десяток мужиков. Наконец, плеск прекратился, а вскоре голос Горчака позвал Серика.

Серик спустился вниз, на ходу расстегивая пояс, проговорил, складывая оружие на землю:

— Слышь, Горчак, впереди караван лодий идет, чуть только не догнали…

— Эт хорошо… — рассеянно проговорил Горчак. — Речные тати, значит, нам не страшны… Вернее, мы им не нужны, когда такая добыча плывет… Иди, освежись…

Серик прямо в портках и рубахе сбежал в воду, долго плавал, сплывал вниз по течению, потом старался выгрести против, но быстрое течение его неизменно сносило вниз. Пришлось брести по берегу. Он стащил с себя мокрую одежду, прополоскал ее, отжал, развесил на ветвях ивы, и снова полез в воду. Плескался до тех пор, пока озноб не начал простреливать вдоль спины. Вылез на берег, ежась, оделся и пошел к костру. Там вовсю булькала в котле похлебка, а на вертеле жарились куски сочного мяса.