Пьер Буль - Планета обезьян. Рассказы Страница 47

Гелий сделал знак горилле-служителю, который вошел в клетку и сунул юношу носом в миску. Подопытный тотчас начал лакать похлебку.

— Ну, это обычный случай, — продолжал Гелий. — А вот более интересные. У каждого из подопытных были повреждены разные участки коры головного мозга.

Мы проходили мимо клеток, где сидели мужчины и женщины различного возраста. Таблички на дверях каждой клетки сообщали подробно и с массой технических деталей, какого рода операции подвергся подопытный.

— Некоторые участки коры ведают безусловными рефлексами, другие — условными. Вот, например, этот случай…

У этого «случая», как сообщала табличка, удалили целый участок мозга из затылочной области. Теперь он не воспринимал ни формы предметов, ни расстояния до них, что он и продемонстрировал серией беспорядочных движений, когда к нему приблизился служитель. Он не мог переступить через палку, брошенную у него на пути. Протянутый несчастному плод внушал ему опасение, и он в страхе пытался бежать. Он не мог даже уцепиться за решетку и нелепо хватал пальцами пустоту.

— А вот еще один, — продолжал шимпанзе, подмигивая, — раньше это было замечательное животное. Нам удалось научить его удивительным трюкам. Он знал свое имя и до какой-то степени выполнял простейшие команды. Он решал во время опытов довольно сложные задачи и умел даже пользоваться примитивными инструментами. А сегодня он забыл абсолютно все. Он не знает своего имени. Он ничего не умеет делать. Он стал самым глупым из наших подопытных. А почему? Над ним была проведена тончайшая операция: удаление височных долей.

От всех этих ужасов к горлу подкатывала тошнота, и я почти не слушал пояснений гримасничающего шимпанзе. Передо мной в клетках лежали и сидели люди, одни парализованные частично или полностью, другие искусственно лишенные слуха или зрения. Я увидел молодую женщину, у которой, по словам Гелия, был очень сильно развит материнский инстинкт; теперь же он был совершенно подавлен благодаря операции на основании полушарий (cortex corvical). Она злобно и грубо отталкивала своего малыша всякий раз, когда он пытался к ней подползти. Для меня это было уже слишком! Я подумал о Нове, о том, что и она скоро сделается матерью, и кулаки мои сжались от ярости. К счастью, Гелий повел меня в другой зал, и я успел по дороге овладеть собой.

— Здесь, — сказал мне ученый-шимпанзе с таинственным видом, — мы занимаемся экспериментами посложнее. На этой стадии скальпель уступает место более тонкому инструменту. Речь идет о раздражении различных участков головного мозга электрическим током. Нам удалось добиться поразительных результатов. Скажите, а у вас на Земле ставят такие опыты?

— Да, на обезьянах! — вскричал я в бешенстве.

Шимпанзе нисколько не обиделся.

— Ну, разумеется, разумеется, — проговорил он с улыбкой. — Тем не менее я не думаю, чтобы вы добились таких же успехов, как мы, — я имею в виду эксперимент, который доктор Корнелий хочет вам продемонстрировать лично. А пока продолжим знакомство с обычными опытами.

Он потащил меня дальше мимо клеток, в которых обезьяны-врачи оперировали людей. Здесь подопытные лежали на своего рода столах. Трепанация черепа обнажала те или иные участки мозга. Пока одна обезьяна-анестезиолог следила за подачей наркоза, другая прикладывала к пульсирующему мозгу электроды.

— Видите, здесь мы тоже применяем обезболивание, — заметил Гелий. — Правда, анестезия дается неглубокая, чтобы не исказить результатов, однако объект не чувствует никакой боли.

В зависимости от того, к какому участку коры прикасались электроды, подопытные производили различные движения, причем, как правило, на раздражение реагировала какая-либо одна часть тела. Первый мужчина при каждом разряде электрического тока сгибал левую ногу и тотчас разгибал ее, когда ток прерывался. Второй точно так же сгибал и разгибал руку в локте. Третий под воздействием тока производил вращательные движения всей рукой в плечевом суставе. Немного дальше обезьяны изучали функции нервного центра, управляющего мускулами челюстей. Когда включали ток, подопытный, совсем еще молодой парнишка, принимался жевать, и жевал неустанно, свирепо, со скрежетом зубовным и жуткими гримасами, в то время как тело его оставалось совершенно неподвижным.

— Понаблюдайте, что происходит, если увеличивать продолжительность воздействия электротоком, — предложил мне Гелий. — Сейчас вы увидите такой эксперимент, доведенный до логического завершения.

На сей раз объектом эксперимента оказалась красивая девушка, напоминавшая отдельными чертами Нову. Вокруг ее обнаженного тела суетилось несколько врачей-обезьян, самцов и самок, в белых халатах. Самка-шимпанзе с вдумчивой мордой приладила электрод и включила ток. У девушки сейчас же зашевелились пальцы левой руки. Но шимпанзе не выключила ток, как в обычном эксперименте, — опыт продолжался. И вот движения пальцев ускорились, стали лихорадочными. Затем дрогнула и зашевелилась вся кисть. Еще через мгновение движение распространилось до локтя, до плеча и начало разливаться вверх, захватывая мускулы лица, и вниз по телу на бедро, икру, пятку, вплоть до пальцев ноги. Через десять минут вся левая сторона несчастной девушки содрогалась от конвульсивных, все учащающихся и все более сильных спазмов. На это было страшно смотреть!

— Мы называем это эффектом цепной реакции, — спокойно пояснил Гелий. — Он достаточно хорошо изучен и обычно завершается конвульсиями, какие бывают при эпилептических припадках. Но это странная эпилепсия, захватывающая только одну половину тела, хотя симптомы…

— Прекратите! — закричал я, не в силах более сдерживаться.

Обезьяны подскочили от неожиданности и с неодобрением уставились на меня. К счастью, в этот момент вошел Корнелий.

— Я понимаю, понимаю, — проговорил он, дружески похлопывая меня по плечу. — Эти эксперименты, пока не привыкнешь, производят довольно сильное впечатление. Но подумайте о том, что именно благодаря им наша медицина, особенно хирургия, неизмеримо продвинулась вперед всего за каких-нибудь двадцать пять лет!

Но меня этот довод нисколько не убедил, точно так же, как воспоминание о подобных опытах, которые я видел в одной из наших земных лабораторий, хотя там они проводились на шимпанзе. Корнелий пожал плечами и увлек меня в узкий коридор, сообщавшийся с залом поменьше. На пороге он остановился и сказал мне торжественным тоном:

— Здесь вы увидите нечто поразительное и совершенно новое. В это помещение имеют доступ лишь три лица: Гелий, который лично занимается опытами и уже добился огромных успехов, я сам и один служитель-горилла, выбранный нами с величайшей осторожностью. Он немой. Мне он предан душой и телом, и к тому же он круглый дурак. Надеюсь, вы понимаете, какое значение мы придаем тому, чтобы о нашей работе никто не знал. Но-вас я с нею познакомлю, потому что вы, я уверен, будете молчать. Ибо это в ваших же интересах.