Кальде Длинного Солнца - Джин Родман Вулф Страница 48

Стражник за дверью спальни встал по стойке смирно, отчетливо лязгнув оружием и щелкнув каблуками.

* * *

Гагарку разбудил тенеподъем; великолепные лучи длинного солнца пронзили увешанные кистями тенты, кисейные занавески, богатые портьеры из красновато-коричневого бархата и запачканные стекла каждого окна его комнаты; они проскользнули через опущенные жалюзи из бамбуковых планок, покоробленные старые доски, которые приколотил кто-то другой, через цветную Сциллу и закрытые на засов ставни — прошли сквозь дерево, бумагу и камень.

Он дважды мигнул и сел, потирая глаза.

— Я чувствую себя лучше, — объявил он, и только потом увидел, что Синель еще спит, Наковальня и Тур тоже, Плотва и Дрофа громко храпят во сне, и только огромный Кремень уже встал и сидит, скрестив ноги, с Оревом на плече, прислонившись спиной к стене туннеля.

— Это хорошо, трупер, — сказал Кремень.

— Не хорошо, — объяснил Гагарка. — Я не это имел в виду. Лучше. Чем раньше, сечешь? Так лучше, чем просто чувствовать себя хорошо, потому что, когда ты чувствуешь себя хорошо, ты даже не думаешь об этом. Но когда ты чувствуешь себя как я, ты обращаешь больше внимания на то, что чувствуешь себя лучше. Я держу мазу, я — кальде бандитов. — Он слегка подтолкнул Синель носком ботинка. — Оживай, Сиськи. Пора завтракать!

— Что с тобой? — Наковальня сел, как будто Гагарка толкнул ногой его, а не Синель.

— Ничего, — ответил Гагарка. — Я в отличной форме. — Он задумался. — Если так оно и есть, я отправлюсь в «Петух». Если нет, поработаю на холме. Спал в берцах. — Он уселся рядом с Синель. — Ты тоже? Ты не должен так делать, патера. Плохо для ног.

Расшнуровав берцы, он стянул их, потом снял и носки.

— Чувствуешь, какие они мокрые. Промокли еще на лодке. Вставай, старик! От волн и дождя. Если этот фаллос опять заявится, я заставлю его пустить струю огня, чтоб их высушить. Фу! — Он повесил носки на берцы и отставил их в сторону.

Проснувшаяся Синель села и начала снимать нефритовые сережки.

— Оох, что мне приснилось! — Она вздрогнула. — Я заблудилась, сечешь? Одна, и этот туннель, и я иду, а он все глубже и глубже, в обе стороны. А я все равно иду, долго-долго, а он идет все ниже и ниже. Тогда я повернулась и пошла в другую сторону, но он все равно шел вниз, глубже и глубже, все время.

— Вспомни, что бессмертные боги всегда с тобой, дочь моя, — сказал ей Наковальня.

— Ага. Эй, Тесак, мне нужна одежда. Вроде бы ожог от солнца почти прошел. Я могу надеть что-нибудь, и здесь слишком холодно без одежды. — Она усмехнулась. — Кипу новых шмоток и двойную красную наклейку. И я буду готова к окороку и полдюжине яиц, приправленных перцем.

— Берегись, — предупредил ее Кремень. — Не думаю, что твой приятель готов к смотру.

Гагарка засмеялся и встал.

— Смотри здесь, — сказал он Кремню и умело пнул Тура, подогнув босые пальцы так, что Тур получил мыском по ребрам.

Тур мигнул и потер глаза, как только что сам Гагарка; и Гагарка сообразил, что он сам — длинное солнце. Он сам разбудил себя собственным светом, светом, который наполнил весь туннель, слишком ярким и ослепляющим для слабых глаз Тура.

— Мне не нравится, как ты нес старика, — сказал он Туру, спросив себя, действительно ли его руки достаточно горячие, чтобы сжечь Тура дотла. Похоже на то; они были обычными, когда он не смотрел на них, но стоило взглянуть — и они начинали светиться как расплавленное золото. Нагнувшись, он щелкнул по носу Тура указательным пальцем, и когда тот не вскрикнул, вздернул его на ноги.

— Когда ты понесешь старика, — сказал ему Гагарка, — делай это так, как будто любишь его. Как будто собираешься поцеловать его. — Пожалуй, стоило заставить Тура на самом деле поцеловать старика, но Гагарка опасался, что Плотве это не понравится.

— Все путем, — сказал Тур. — Все путем.

«Как ты себя чувствуешь, салага?» — поинтересовался Дрофа.

Гагарка задумался.

— Какие-то части меня в ажуре, — наконец сказал он, — а другие нет. Насчет еще одной пары не уверен. Помнишь старую Мрамор?

«Конечно».

— Она сказала нам, что может вытаскивать списки. Вроде как из рукава. Что у нее в порядке, а что — нет. Но я могу делать лишь что-то одно за раз.

— Я могу это делать, — вмешался Кремень. — Это совершенно естественно.

Синель уже сняла обе серьги и терла уши.

— Тесак, могешь положить их в карман? Мне не в чем их нести.

— Конечно, — ответил Гагарка. Он даже не повернул голову, чтобы посмотреть на нее.

— Я бы могла взять за них пару карт у Сардины, купить на эти деньги хорошее шерстяное платье и туфли и есть все подряд у кондитера до тех пор, пока не буду готова лопнуть.

— Сейчас я тебе покажу классный удар, — объяснил Гагарка Туру. — Я научился ему, когда был не больше, чем гусак сапожника, и я очень люблю его. Им бьют без размаха, сечешь? Парни всегда говорят о том, чтобы как следует размахнуться, и так и делают. Только этот лучше. Хотя я и не уверен, что он еще работает.

Его правый кулак попал Туру прямо в челюсть, тот отлетел назад и ударился о стену из коркамня. Наковальня ахнул.

— Ты вроде как тянешь руку вверх и в конце распрямляешь ее, — объяснил Гагарка. Тур сполз на пол туннеля. — Только нужно вложить весь вес и держать костяшки на одном уровне. Гляди здесь. — Он вытянул их. — Если ты повернешь кулак и костяшки пойдут вверх и вниз, это тоже хорошо. Но это другой удар, сечешь?

«Не такой хороший», — сказал Дрофа.

— Только не такой хороший, — подтвердил Гагарка.

«Я и сам могу топать, амбал, не нужно меня нести или целовать».

В таком случае, решил Гагарка, мертвое тело, лежавшее у его ног, принадлежало кому-то другому. Туру, наверно, или Геладе.

* * *

Майтера Мрамор попыталась решить, когда она в последний раз поднималась на крышу — из-за потопа с потолка, промокших ковров и залитого водой чердака.

Сто восемьдесят четыре года назад.

Она почти не поверила в это — не хотела поверить. Стройная девушка со смеющимися глазами и трудолюбивыми руками поднялась по лестнице, как она все еще делает по двадцать раз за день, прошла по коридору, остановилась под этой странно выглядящей дверью в потолке и подняла вверх руки с инструментом, который потерялся больше ста лет назад.

Она раздраженно щелкнула новыми