Евгений Прошкин - Драйвер заката Страница 48

– Ко-отик!..

– Ну Жорж!

Виктор оглядел каюту – или, быть может, кубрик, – поди разбери, как это у них называется. Ничего достойного внимания тут не было – только бар, кресла и бесконечные шкафчики по стенам. Документы в таких местах не хранят. Надо было двигаться дальше, в следующую комнату за раздвижными ставнями.

– Пять минут! – пророкотал Виктор незнакомым голосом. – Поскучайте там без меня!

Он нетвердым шагом направился к переборке. Деревянный пол покачивался, да так бойко, что на третьем метре Сигалову пришлось схватиться за столешницу, иначе он бы снова не устоял. В голове отчетливо гудело, резкость периодически пропадала, и чтобы сфокусировать взгляд, Виктор был вынужден постоянно сосредотачиваться. Это отвлекало и мешало думать. Похоже, рано он похвастался перед куратором – насчет ясности сознания и всякого такого. Ясности не было и в помине.

Всё еще держась за стол, Сигалов узрел на нем несколько открытых бутылок: красное вино, ром, водка и еще что-то неузнаваемое. Если господин Зубаткин ко всему этому прикладывался в течение одного дня, то потеря координации, очевидно, одолевала его, а не Виктора. Но поскольку избавиться от неприятного эффекта Сигалов не мог, он предпочел вовсе не думать об этом, лишь простонал: «Ты еще и пить не умеешь, свинота» – и двинулся дальше.

За проемом оказалась новая лесенка вниз, точь-в-точь как та, с которой он навернулся, разве что покороче. Хотя никакая, конечно, не лесенка, а трап. Сигалов твердо знал, что лестниц на воде не бывает, однако на этом его мореходный кругозор заканчивался. Он попытался вспомнить какой-нибудь креатив по морской тематике, но, кроме героических пиратов, на ум ничего не шло, – а у пиратов всё упиралось в названия парусов, которые на судне Зубаткина, гедониста и лентяя, были ни к чему.

Виктор от души похлестал себя по мясистым щекам, сознавая, что эти щеки принадлежат не ему, а Жоре. Нужно было не вспоминать паруса, а всего лишь не забывать о задании Керенского, – но с каким же трудом давалась каждая самостоятельная мысль… В голове звенело всё сильней и, кажется, уже начинало глухо потрескивать, будто лопались болотные пузыри.

Хватаясь непослушными руками за все выступы, Сигалов спустился во вторую комнату с леопардовыми диванами и позолоченными подсвечниками. Похоже, это была гостиная. «Кают-компания», – уточнил Виктор, отправляясь в марш-бросок к следующей двери.

Он прошел еще несколько сквозных помещений, пока не очутился на месте. Строгая отделка и квадратный стол, накрытый картой, говорили о том, что если документы не найдутся здесь, значит их нет нигде.

Функцию сундука с капитанским добром выполнял встроенный в стену секретер. Сигалов понятия не имел, заперта ли дверца, поэтому тронул ее осторожно, словно опасаясь сигнализации. Сирена не взвыла, но и дверца не поддалась. Первой идеей было взять что-нибудь потяжелей и расхреначить к чертям хлипкую с виду панельку, но Виктор вовремя заметил на ней окошко дактилоскопической авторизации и недолго думая приложил большой палец.

Секретер мелодично поприветствовал владельца и открылся. Внутри на разных полочках были разложены несколько упаковок наличных, стопка банковских карт, килограммовый слиток золота и портативная рабочая станция. На нижней, самой широкой полке лежал монитор.

Включив станцию, Сигалов сел рядом, положил монитор на колени и принялся просматривать содержимое архива. В желудке явственно вызревала тошнота. Если ощущения не врали, то в сегодняшнем рационе Жоржа был еще и джин. Беглый финансист вконец обезумел.

Виктор велел себе собраться, он был уже на финишной прямой.

Структура архива говорила о том, что его владелец привык всё планировать наперед. Это слабо вязалось с необъятным пузом и алкогольным перебором: тот, кто расписывает свою жизнь по дням, так себя не запускает. Однако чем дольше Сигалов листал дневник, тем больше убеждался, что Зубаткин был редкостным педантом. Он стремился упорядочить всё, и Виктору в этом виделось что-то нездоровое. Впрочем, все эти мысли не приближали его к ответу. Директорий в списке было много, Сигалов мог бы лазить по ним целые сутки. В унынии он навел курсор на очередную строку под названием «МЁД», но система затребовала пароль. Взбодрившись, он приподнялся, дотянулся до станции и приложил к окошку палец, но неожиданно получил отказ. Виктор не поверил своим глазам и попробовал снова. Результат был прежний: отпечаток Георгия Зубаткина не давал допуска к документам Георгия Зубаткина.

«Позвать этих женщин? – растерянно подумал Сигалов. – А если они ни при чем? Скорее всего, ни при чем…»

Этот вариант он решил оставить на крайний случай. В конце концов, у него – то есть у Зубаткина, конечно, – было еще девять других пальцев для возможной идентификации. Виктор начал их перебирать, почти без надежды, как вдруг на среднем пальце левой руки система сработала.

– Не назначайте один и тот же пароль для разных сервисов, – рассмеялся Виктор чужим басом. – Какой же ты молодец, Жора…

Раскрыв директорию «МЁД», Сигалов разочаровался: внутри был новый список дат, и ничего больше. Девяносто одна строчка – с первого марта по тридцатое мая включительно.

Не ожидая увидеть ничего интересного, Виктор сунулся в первую папку, и та оказалась пустой. Вторая тоже. И третья. Так было даже лучше – меньше времени уйдет на просмотр. Сигалов решил уподобиться Зубаткину и последовательно просмотреть девяносто одну строку, тем более что их уже осталось восемьдесят восемь. Он принялся быстро перебирать список, и в какой-то момент это дошло до автоматизма, пока Виктор не наткнулся на старую фотографию в папке за двадцать пятое марта.

Фото было не просто старым, а старинным, полностью выгоревшим. На нем лишь слабо угадывались очертания какого-то храма, больше там ничего не осталось. В центре кто-то написал от руки: «Google. В 11:15 начало роста от 55. В 16:20 пик 75. Дольше не держать». В таком дважды испорченном виде фотографию отсканировали, и она оказалась на рабочей станции Зубаткина, в самой защищенной директории, войти в которую было сложнее, чем забрать с полки кусок золота.

Не понимая смысла сообщения, Виктор честно попытался запомнить всё: дату, компанию, время и цифры. Дальше опять шло несколько пустышек, а в строке за второе апреля попалась выгоревшая открытка с верблюдом, хотя, возможно, это были не горбы, а горы. Тем же почерком в центре было написано: «Серебро. С 13:30 до 17:00 резкое падение, уровни неизвестны».

Сигалов попробовал заучить и это послание, но уже без уверенности.

Листая дальше, он натыкался на новые фотографии – такие же размытые, с такими же подписями, – и ловил себя на том, что вряд ли сумеет вспомнить хоть одну.