Клиффорд Саймак - Мир красного солнца Страница 48

Чтобы помочь своему другу лучше представить себе, как выглядит лаборатория, я побывал в ней множество раз при помощи темпорального генератора, стараясь запечатлеть в памяти как можно больше мельчайших подробностей. Потом я по памяти рисовал схемы и наброски и показывал их Скотту.

Однако чтобы по-настоящему вложить ему в голову картину грандиозного зала из моих снов со всем фантастическим оборудованием, которым он был набит, мне пришлось прибегнуть к гипнозу.

День, когда Скотт, заснув под действием темпорального генератора, проснулся, чтобы рассказать мне о месте, где я бывал так много раз, был днем нашего триумфа. Только тогда мы отважились поверить, что первый и, возможно, самый трудный этап нашего эксперимента завершен.

Я с головой погрузился в изучение психологии отшельников Востока, которые, как известно, достигли небывалых высот в искусстве концентрации, владения собой и подчинения тела воле разума.

Хотя мои изыскания нельзя назвать приятными, они все же указали нам верный путь. Теперь мы знали, как силой воли помочь темпоральному генератору преобразовать наши телесные оболочки в совокупности частиц разума. Последнее было совершенно необходимо, чтобы мы могли наяву перенестись в лабораторию, которая стала нам обоим такой знакомой.

Конечно же, мы бывали не только в той «лаборатории грез». Благодаря действию генератора и Скотт, и я посещали во сне самые удивительные места, о нахождении которых в пространстве и времени нам оставалось только догадываться. Мы наблюдали картины, которые неминуемо свели бы нас с ума, если бы мы увидели их наяву, когда рассудок не замутнен дремой. Порой мы просыпались мертвенно бледные и срывающимся от страха шепотом рассказывали друг другу о кошмарах, обитающих где-то в бездонных глубинах космоса некоего неизведанного измерения. Оцепенев от ужаса, мы смотрели на шаркающих, покрытых слизью тварей, выглядевших как потомки созданий или даже как те самые создания, которых описывали в своих манускриптах чернокнижники прошлого. В местах, далеких от цивилизации, до сих рассказывают жуткие истории об этих существах.

Но загадочная лаборатория оставалась целью, на которой мы сосредоточили свои усилия. Она была первой из бесконечного множества картин, открывшихся нам, и мы хранили ей верность, а путешествия во все прочие места рассматривали лишь как побочные экскурсии по скрытым мирам.

И однажды настал день, когда мы решили, что продвинулись в своих исследованиях достаточно далеко и отточили навыки в достаточной степени, чтобы без опасений за собственные жизни отважиться наяву совершить путешествие в до боли знакомую и все же неизведанную лабораторию из снов.

Темпоральный генератор, законченный и усовершенствованный, громоздился перед нами, словно уродливое ископаемое родом из доисторической эпохи. Ни на что не похожий голос машины разносился по всему дому, он то повышался до пронзительного визга, то опускался до глухого бормотания. Ее полированные бока зловеще блестели, а вокруг, под самыми невообразимыми углами друг к другу, были установлены зеркала. Их поверхности ловили свечение электронных ламп, выстроившихся по росту на верхней панели машины, и наше творение купалось в этих святотатственных лучах.

Мы стояли перед генератором, и в волосах наших была седина, а на лицах морщины — признаки преждевременного старения. Мы принесли нашу молодость в жертву своим амбициям и непомерному любопытству.

За десять лет мы создали машину, способную, как я понимаю теперь, убить нас. Но тогда нашей самоуверенности не было пределов. Десять лет мы обрабатывали металл и стекло, укрощали и приручали загадочные силы природы. Десять лет мы обрабатывали собственные мозги, оттачивали восприятие и воображение, добиваясь того, чтобы образ таинственной лаборатории представал перед нашим внутренним взором, стоило только пожелать. И по мере того, как мы углублялись в работу, лаборатория стала нашей второй жизнью.

Скотт нажал кнопку на боковой поверхности машины, люк распахнулся, и перед нами открылась внутренняя камера, черная, как зияющая пасть чудовища. В этой темной утробе не было ни намека на грубую мощь и силу, которые чувствовались во внешности машины. И все же в ней таилось и то, и другое.

Скотт шагнул через порог угольно-черной камеры, опустился в кресло с откидывающейся спинкой и положил руки на пульт управления. Я втиснулся рядом и закрыл люк. Непроглядная тьма поглотила нас. Мы оба надели шлемы. Всесокрушающая энергия наполнила нас, запульсировала в наших телах, словно пытаясь разорвать их на куски.

Мой друг слепо вытянул руку. Я нащупал ее в темноте. Наши ладони сжались в крепком рукопожатии людей, отправляющихся навстречу неведомому.

Усилием воли я заставил себя сосредоточиться на лаборатории, напряженно вспоминая каждую деталь ее обстановки. Потом Скотт, должно быть, передвинул рычаг и запустил машину на полную мощность. Боль пронзила мое тело, потом возникло головокружение… А потом я позабыл о своем теле. Лаборатория была ближе. Она грозила меня захлестнуть, как волна. Я тонул, быстро приближаясь к ней, падая в нее. Я превратился в чистую мысль, несущуюся в заданном направлении… И мне было очень худо.

Мое падение прекратилось внезапно, толчка от столкновения с землей не было.

Я стоял в лаборатории. Пол под моими ногами был холодным — я ощущал это.

Я огляделся и увидел Скотта Марстона. Мой друг был абсолютно гол. Разумеется, мы оба прибыли обнаженными — темпоральный генератор не мог перенести одежду вместе с нами.

— Мы живы, — констатировал Скотт.

— И без единой царапины, — добавил я.

Мы переглянулись и серьезно пожали друг другу руки. Это был наш новый триумф, и рукопожатие с успехом заменило взаимные поздравления.

Потом мы стали разглядывать помещение, в котором очутились. Это было весьма колоритное место. Разноцветные жидкости застыли в блестящих сосудах. Мебель тонкой работы, сделанная из полированного переливчатого дерева, невозможно было отнести ни к одному из известных человеку стилей. В окна струился яркий и чистый дневной свет. Большие шары, свисающие с потолка, дополняли освещение, заливая лабораторию мягким сиянием.

Сквозь один из арочных проемов в комнату вплыл конус света — сливочно-белого, с ускользающим розоватым отливом. Мы со Скоттом во все глаза уставились на это диво. На первый взгляд, это был свет, но в то же время… Конус был непрозрачным, и хотя казалось, что он сияет неимоверно ярко, глазам не было больно смотреть на него.