Михаил Савеличев - Иероглиф Страница 48

Мысли гуляли где-то далеко, пока я проводил все эти манипуляции, устанавливал фокус, двигал железной ручкой купол, поворачивая в нужном направлении, включал часовой механизм, в котором так и не успел поковыряться, находил нужный участок небесной сферы и, отыскав в гиде нужную звезду, принялся ее гидировать, нажимая кнопки пульта управления и не выпуская ее из перекрестья прицела. Астрограф вел себя вполне прилично — цель держал хорошо, не гуляя по альфа и бета, и путеводная светящаяся точка словно прилипла к центру окуляра.

Настроение у меня поднялось — я включил свой приемничек и все сорок пять минут экспозиции наслаждался новостями, романсами и сводкой погоды, не подозревая, что все самые важные новости еще впереди.

Сменив пластинку, я перенацелил астрограф на другую площадку, по которой обычно «ползал» Мошанов в поисках шаровых скоплений и прочей экзотики. «Мошанчика» в эту ночь можно было порадовать — я чувствовал, что и его пластинка удалась не на стыд, а на славу. Я перешел к третьей цели, ощущая, как в душе начинают петь птицы, а на голове цвести розы. Это была моя ночь, время, когда все удается, когда вновь начинаешь чувствовать вкус к жизни и любить свою профессию, когда ты счастлив и умиротворeн, и не желаешь ничего невозможного.

Поэтому, когда в небе началось разгораться заревo, я не сразу понял, что моим наблюдениям на сегодня и на многие последующие дни пришел конец.

На какое-то мгновение мне показалось, что я совceм заработался, и ночь уже прошла, и наступило утpo. Но часы неумолимо высвечивали красным 2:05, до восхода было далеко, да и то, что я смог разглядеть в окно купола, нисколько не напоминало солнечные лучи.

Ни о чем особенном в тот момент я, конечно же, не подумал. Мало ли что у нас увидишь в горах. Одно время, помнится, к нам зачастили неопознанные летающие объекты в виде блюдец, тарелок и прочей легко бьющейся посуды. Появлялись они ближе к ночи, выныривая буквально из багрового закатного диска солнца, делали «петлю» или «восьмерку» над БТА и снова ныряли в закат. Шуму об этих посещениях было бы много, будь здесь не астрономическая станция и не профессионалы-астрономы, с их научно-консервативными устоями относительно существующей картины Вселенной, в которой не было места «зеленым человечкам», НЛО, Господу Богу, Лох-Несскому чудовищу, гаданиям и предсказаниям, а все имеющиеся феномены укладывались в прокрустово ложе научной парадигмы и объяснялись ссылками на обман зрения, вражеские (и наши) автоматические дрейфующие аэростаты, запуски космических ракет с Байконура и соседнего аула, и, особенно, на шаровые молнии, выступающие во многих отраслях физики этаким мифическим айпероном, на который можно свалить все, что не объяснялось уравнениями.

Однако весь этот шум уходил в песок разумного скептицизма, осаждаясь где-то на дне семейных кухонь, подпитых компаний или прорывался в курилках сдержанно-ироническим обменом фраз: «Ну что, летают? — Летают, черти, работать не дают».

Через пару месяцев энлонавтам надоело мельтешить, тем более что их демонстрации не вызывали у нас, астрономов, никакой видимой реакции, кроме усталого раздражeния по поводу столь дерзкого пренебрежения устоявшимися взглядами, — никто из нас не выходил выкладывать на пике Келдыша теорему Пифагора или схему размножения человека, никто не разводил костры, помечая посадочную полосу, и даже не махали сатиновыми трусами в цветочек, стремясь просто поприветствовать братьев по разуму. И «зеленые человечки» куда-то сгинули. Надо полагать, в более гостеприимные места.

Спустившись на землю, я обошел купол, загораживающий мне поле зрения в сторону востока, и понял, что с небом, действительно, творится неладное. Невысоко над горизонтом образовалось непонятное белоснежное пятно, разрастающееся с невероятной скоростью и поглощавшее все новые и новые участки неба, звезды и созвездия.

Сначала я в полном отупении пялился на эту невероятную метастазу, пожирающую мою профессию, пытаясь подобрать этому зрелищу более-менее разумное объяснение. Первые гипотезы, пришедшие в голову, были затасканы и затерты до полной пошлости многочисленными литературными героями (начиная от «я сплю, и это все мне снится», до «началась ядерная война или наступил конец света»). Храня свою репутацию и научную невинность, я их тут же отбросил.

Ничего более оригинального не выдумав, я решил забраться на господствующую высоту, на которой громоздилась ржавая ферма электропередачи и откуда oткрывался неплохой вид на белые купола астрометристов, «хотель», БТА и Цейсс. Можно было бы добежать и до гостиницы и залезть на ее оцинкованную ышу с которой мы часто фотографировали рассвет и с которой в хорошую солнечную погоду можно было разглядеть сверкающее кольцо РАТАНа, но апокалиптическое действо в небесах не располагало к суетливому поиску лучшего места в ложе для наблюдения за пьесой «Конец света», и я, как лунатик, задрав голову к небу и оскальзываясь на мокрой от росы траве, пополз к своему новому наблюдательному пункту, забыв о телескопе, о пластинке, давно засвеченной, об Альфире и Ольге, дрыхнувших в теплых кроватях, и еще о многих вещах в мире.

За эти несколько минут полымя охватило меж тем половину небосвода, и в его светящей белизне стала просматриваться определенная структура. В этом «нечто» первыми на себя обращали внимание своей плотностью идеально прямые линии, образующие наклонный к линии горизонта частокол градусов в тридцать. Они являлись несущими конструкциями для всего остального — «ветвей» и мириад мельчайших «крючьев», скрепляющих «ветви» между собой. «Ветви» росли из «стволов» с плавно меняющимся наклоном, который увеличивался тем больше, чем ниже находились отростки, и были настолько часто посажены и сплетены «крючьями», что сквозь них не было видно никакого неба, никаких звезд. Это было природным воплощением фрактала, чья любая бесконечно малая часть повторяла всю структуру в целом.

И этот вселенский фрактал закрывал все небо и из-за суточного вращения Земли — для этого она двигалась слишком медленно, а потому что двигался сам. я не мог ошибиться — колоссальное образование, вполне материальное на вид, не только простлало длань свою над планетой, но и стремительно приближалoсь к ней.

Это, непонятно из чего сделанное, — вуаль, покрывало, сотканное неведомыми титанами, падало с небес на Землю, и в мою голову закралась совершенно безумная мысль — а если правы были необразованные древние, утверждавшие, что небесный свод покоится на плечах титанов. И сейчас они, измученные, уставшие после миллионолетий неподвижного стояния, сбросили с затекших мышц твердь неба, за держание которой они не получали ни жертвоприношений, ни благодарности, ни стажа, ни пенсии, и в которую, тем более, не верил уже никто из образованных древних, будь то в Древнем Египте, Древнем Вавилоне, и тем паче — в Древней Греции. А уж в Библии Иов прямо заявляет о Боге: «Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем».