Рэй Бредбери - Музы в век звездолетов (Сборник) Страница 49

Ну а почему бы и нет? Фиш нервно потер руки, а затем повернул переключатель. Циферблаты засветились, а крючковатые манипуляторы опять вылезли наружу, но больше ничего не произошло. Фиш снова наклонился поближе и осмотрел другие ручки управления. Там была стрелка и ряд пометок: “Av”, “Bank 1”, “Bank 2” — и так далее до “Bank 9”. Он осторожно перевел стрелку на “Bank 1”. Манипуляторы неторопливо двинулись и тут же остановились.

Что еще? На трех красных кнопках значилось: “Utplana”, “Torka” и “Avsla”. Он нажал одну из них, но ничего не произошло. Был еще ряд белых, как в арифмометре — все пронумерованные. Фиш наудачу нажал одну, затем другую и собирался было нажать третью, как вдруг в смятении отпрянул. Крючковатые манипуляторы двигались — стремительно и целенаправленно. И там, где они проходили, на бумаге появлялись тонкие темно-серые линии.

Разинув рот и выпучив глаза, Фиш снова наклонился поближе. Маленькие перышки на концах манипуляторов плавно ездили по бумаге, оставляя за собой стройные линии. Манипуляторы двигались, сжимались на своих цапфочках и пружинках, носились туда-сюда, слегка приподнимались, снова опускались и двигались дальше. Черт возьми, машина рисовала — прямо на глазах у Фиша рисовала картинку! Справа вверху под манипулятором вырисовывалось лицо, затем шея и плечи — сильный молодой мужчина, наподобие греческой статуи. А в то же время слева вверху другой манипулятор рисовал бычью голову с цветами между рогов. Вот появился торс мужчины, на нем была греческая тога, или как там это называлось, а в самом верху выгнулась бычья спина. Теперь рука мужчины и хвост быка, а теперь другая рука и задние ноги быка.

Вот и все. Рисунок изображал мужчину, швыряющего цветы в быка, который как бы подпрыгивал и оглядывался через плечо на мужчину. Манипуляторы остановились, а затем стали втягиваться и совсем исчезли. Циферблаты погасли, а переключатель сам вернулся обратно на “Ра”.

Фиш взял листок и рассмотрел его, возбужденный, но и слегка разочарованный. В искусстве он, конечно, ничего не смыслил, но был уверен, что ничего толкового в рисунке нет все одного цвета и примитивно, вроде как у детей. А бык где это видано, чтоб бык так танцевал? И еще с цветами между рогов? Но все же если машина нарисовала — хоть такое, она, возможно, нарисует и что-нибудь получше; только вот Фиш пока не вполне понимал, что ему от этого обломится. Где можно продать рисунки — даже хорошие? Но ведь где-то можно? А может, продемонстрировать саму машину на какой-нибудь научно-технической выставке? Нет, Фиш торопливо отбросил эту мысль — слишком большая огласка, слишком много вопросов. Боже милостивый, а если Вера обнаружит, что он все еще жив, или вдруг скрэнтонская полиция…

Рисунки. Машина, которая производит рисунки. Фиш взглянул на все восемь грузных и внушительных ее частей, покрытых черной эмалью, разбросанных по гостиной. Все это порядком напоминало аппаратуру именно для производства рисунков. На этом Фиш и остановился — и был разочарован. Он ожидал, скажем, штамповку по металлу или что-нибудь в таком роде, что-то более реальное. Трах-бах — металлическая пасть опускается, трень-брень — блестящий кусок нужной формы падает в корзину. Вот такая аппаратура ему бы подошла; а это…

Фиш присел и задумался, неодобрительно комкая в руках лист бумаги. Всегда такие разочарования. В самом деле, его самым успешным бизнесом была женитьба. Фиш женился пять раз и всегда извлекал некоторую прибыль. Он огладил рубашку на жирном пузе. А в промежутках Фиш брался за все, что попадалось под руку: несколько лет занимался брачным консультированием, а также, если удавалось набрать достаточно клиентов, проводил душеспасительные беседы или практиковал натуропатию. Все зависело от обстоятельств. Но почему-то всякий раз получалось так, будто вот у него в руках настоящая золотая жила, а потом она ускользает прямо из-под носа. Фиш даже побагровел от досады, вспомнив ту зиму, когда пришлось пойти работать в какой-то жалкий обувной магазин… Приобретение дома также несколько расхолодило Фиша, он становился ленив проводил душеспасительные беседы лишь с одним-двумя клиентами в неделю. Надо бы заняться делом, найти новые контакты, пока не вышли все деньги.

Как всегда, мысли о бедности пробудили у Фиша волчий аппетит. Он помял жирное пузо. Время ленча Фиш торопливо надел куртку и, будто в последний момент сообразив, скатал рисунок и сунул его под мышку.

Фиш держал путь в шашлычную в трех кварталах от дома, где он за последнее время не раз подкреплялся, стараясь экономить средства. На раздаче стоял молодой парень, по имени Дэйв, тощий и бледный, с темным чубом, падавшим ему на лоб. Фиш как-то уже имел с ним дружескую беседу и знал, что парень посещает вечернюю художественную школу в Пасадене. Фиш попытался было заполучить его для душеспасительных бесед, но юнец откровенно признался, что “в это не верит”, - признался так искренне и дружелюбно, что Фиш даже не затаил зла.

— Порцию мяса по-мексикански, Дэйв, — приветливо сказал Фиш, усевшись на высокий табурет и аккуратно разместив скатанный рисунок на коленях. Ноги его до пола не доставали, бумага оказалась надежно зажата между пузом и стойкой.

— Добрый день, док. С прибытием.

Расстегнув воротничок, Фиш склонился над миской. Тем временем другой посетитель расплатился и ушел.

— Послушай, Дэйв, — чавкая, невнятно пробурчал Фиш, хочу узнать твое мнение по поводу одной вещицы. Уфф. — Изловчившись, он раскатал лист на стойке. — Как думаешь, есть тут толк?

— Скажите, док, — спросил Дэйв, подходя поближе, — а где вы такое достали?

— Гм… А-а, это мой племянник, — с готовностью ответил Фиш. — Од, понимаешь ли, хочет, чтобы я посоветовал, стоит ли ему продолжать, потому что…

— Стоит ли продолжать? Ну и ну! А где он учился?

— А-а, сам, понимаешь ли, сам научился — там, дома. Фиш в очередной раз набил рот. — Очень, знаешь ли, способный мальчик, но…

— Ну если он сам научился так рисовать, то он, должно быть, настоящий гений.

Фиш даже жевать перестал.

— Ты серьезно?

— Нулевое дело. Послушайте, док, а вы уверены, что он сам это нарисовал?

— Конечно, конечно. — Фиш отмел обвинение в непорядочности. — Абсолютно честный мальчик, уж я — то его знаю. Нет, раз он говорит, что сам нарисовал, значит, — он глотнул, сам и нарисовал. Но теперь скажи честно: ты в самом деле считаешь, что это так здорово?…

— Что вы, я правду говорю. С первого взгляда мне вообще показалось, что это Пикассо. Классического периода. Теперь я, конечно, вижу — тут другое. Но черт меня побери, это здорово. Я хочу сказать, если вы хотите знать мое мнение, то…