Филип Фармер - Одиссея Грина Страница 5

В большом центральном зале Дома Равенства с его тремя ярусами было в этот вечер многолюдно. Мужчины в длинных вечерних юбках и женщины в масках толпились вокруг игорных столов, распивочных стоек и арен недовольства. Большая толпа стояла вокруг платформы, на которой два торговца зерном старались выяснить отношения и разрядиться от обид, возникших при деловых конфликтах. Но больше всего людей собралось на матч между мужем и женой. Левая рука мужчины была привязана к туловищу, женщина была вооружена дубинкой. Уравновесив таким образом свои силы, они боролись за первенство в семье. Судя по окровавленной голове и синякам на руках, мужчине приходилось туго. Если бы он сумел выбить дубинку, то имел бы право сделать с нею все, что угодно. Но если женщина сломает ему свободную руку, то он сможет рассчитывать только на ее милость.

Грин обошел эту арену стороной: такие варварские драки ранили его чувства. Наконец он разыскал Майрена, тот играл с другим капитаном в кости. На партнере был черный наряд и красный тюрбан клана Аксукэнов. Он только что проиграл Майрену и расплачивался шестьюдесятью иквограми. Значительная сумма даже для князя-купца.

Майрен взял Грина за руку, чего он никогда бы не сделал за пределами Дома, и повел его в занавешенную кабинку, где они могли побеседовать достаточно приватно. Купец предложил Грину выпить, Грин уступил, и Майрен заказал большой кувшин челоусмейского.

— Нет лучшего способа завоевать доверие, чем оплатить расходы, — весело произнес Майрен. — Ну, а теперь, хоть я и люблю повеселиться, давай приступим к делу. Так какое твое предложение?

— Сначала я должен услышать от тебя торжественную клятву, что ты никому не расскажешь об услышанном в этой кабинке. Второе: если ты отвергнешь мою идею, то не используешь ее позднее. Третье: если ты примешь предложение, то никогда не попытаешься убить меня, чтобы оставить всю прибыль себе.

Помрачневшее было лицо Майрена при слове «прибыль» сморщилось в довольной улыбке. Он залез в огромный кошель, висевший у него через плечо, и вытащил маленького золотого идола — покровителя клана Эффениканов. Положив правую руку на его страшноватую голову, он поднял левую и произнес:

— Клянусь Зацеффуканкуанром, что последую твоим желаниям в этом деле. Пусть поразит меня проказа, вши, лишай и молния, если я нарушу эту священную клятву.

Удовлетворенный, Грин сказал:

— Во-первых, я хочу, чтобы ты устроил меня на своем ветроходе, когда отправишься в Эсторию.

Майрен поперхнулся вином и кашлял, пока Грин не постучал ему по спине.

— Я не прошу тебя брать меня в обратный рейс. А вот моя идея: ты собираешься взять большой груз сушеной рыбы, потому что эсторианская религия требует, чтобы они ели ее за каждой едой, и потому что употребляют ее в больших количествах во время своих бесчисленных праздников…

— Верно, верно. Ты знаешь, я никогда не мог понять, почему они возвеличивают богиню-рыбу. Они живут за пять тысяч миль от моря, и нет никаких свидетельств, что когда-то жили ближе. И все-таки они требуют именно морскую рыбу, а не берут ее из ближайших озер.

— Вокруг Ксердимура много тайн. Но сейчас мы говорим не о них. Итак, ты знаешь, что эсторианская Книга Богов наделяет свежепойманную и сваренную рыбу гораздо более ценными ритуальными качествами, чем копченую? Тем не менее, им приходится иметь дело с сушеной рыбой, доставляемой на ветроходах. Какую цену они заплатили бы за живую рыбу?

Майрен потер ладони:

— Да, это было бы просто великолепно…

Затем Грин развил свою идею, и Майрен застыл, пораженный не столь сложностью и оригинальностью этого плана, сколь его очевидностью и простотой. И почему ни он сам, ни кто другой не подумали об этом? Он даже высказал свое недоумение вслух.

Грин выпил свое вино и ответил:

— Полагаю, люди так же удивлялись, когда появились первые луки со стрелами и колеса. Вроде просто, а никто не додумался до них раньше.

— Давай все обговорим, — потребовал Майрен. — Ты хочешь, чтобы я купил караван прицепных телег, устроил на них водонепроницаемые бочки и использовал их для перевозки морской рыбы? От океана — сюда? Потом бочки вместе с их содержимым можно будет поднять на мой корабль и поместить в специально приготовленные гнезда, возможно — в отверстия на средней палубе? И ты покажешь мне, как анализировать морскую воду, чтобы продать ее формулу эсторианцам, и тогда они смогут держать рыбу живьем в своих садках?

— Все правильно.

— Хм-м-м. — Майрен толстым пальцем с перстнем потер свой крючковатый нос со свисающим из него золотым кольцом. Его единственный бледно-голубой глаз уставился на Грина. Другая глазница была прикрыта полоской белой материи: глаз был выбит пулей из мушкета вингов.

— Есть еще четыре недели до последнего дня, когда я смогу поставить паруса, отправиться в Эсторию и вернуться обратно до наступления дождливого сезона. Этого хватит, чтобы изготовить емкости, отвезти их к берегу океана, заполнить рыбой и привезти сюда. Тем временем я могу готовить палубу. Если мои люди будут работать день и ночь… мы, пожалуй, успеем.

— Но, конечно, это одноразовое дело. Ты не сможешь удерживать монополию долго, слишком много людей будет связано с этим. Другие капитаны непременно прослышат о твоем предприятии.

— Я знаю. Не учи эффениканца разбивать яйца. Но что, если рыба в пути передохнет?

Грин пожал плечами и развел руки:

— Все может быть. Ты ведешь крупную игру. Но ведь любой рейс через Ксердимур рискован, не так ли? Сколько ветроходов возвращается обратно? И много ли было прибыльных из сорока твоих успешных поездок?

— Не много, — согласился Майрен.

Он тяжело опустился в кресло и склонился над бокалом вина. Глаз, утонувший в складках жира, буравил Грина. Землянин притворился безразличным, хотя сердце его готово было выскочить из груди и он с трудом сдерживал неровное дыхание.

— Ты просишь взамен очень много, — произнес наконец Майрен. — Если герцог пронюхает, что я помог сбежать ценному рабу, меня будут пытать самым изощренным способом, а моему клану откажут в праве водить корабли в район гор. Или объявят нас пиратами. А это, несмотря на все небылицы, что ты о них слышал, не слишком прибыльное ремесло.

— В Эстории тебя ждет большая прибыль.

— Это верно. Но как подумаю, что сделает герцогиня, когда узнает, что ты выпорхнул из клетки!.. Охо-хо!

— А кому придет в голову связывать твое имя с моим исчезновением? Каждый день из порта отбывает дюжина судов. Кроме того, она узнает, что я двинулся в противоположную сторону — через холмы к океану. Или остался в предгорьях, где много беглых рабов.

— Да, но мне придется возвращаться в Тропэт. Мои соплеменники, когда трезвые, известные молчуны, но за выпивкой развязывают языки. Кто-нибудь из них непременно проболтается в таверне.

— Я перекрашу волосы в черный цвет, обрежу их, как у тзэтламцев, и запишусь в твой экипаж.

— Ты забыл, что нужно быть членом моего клана, чтобы стать членом экипажа.

— М-м-м, да-а. Ну, а как насчет братания на крови?

— Никак. Я не могу предложить тебе этот обряд, пока ты не совершишь чего-то значительного и полезного для клана. Стоп! Ты умеешь играть на музыкальных инструментах?

— О, я превосходно играю на арфе, — быстро соврал Грин. — Во время моей игры голодный травяной кот ляжет у моих ног и будет лизать их и слушать музыку.

— Великолепно! Только, боюсь, слушать он будет не слишком внимательно: все знают, что травяной кот считает человеческие пальцы превосходным деликатесом и всегда съедает их в первую очередь, даже раньше, чем глаза. Слушай внимательно. Вот что ты должен сделать за четыре недели, потому что хорошо ли, плохо ли пойдут дела, но мы поставим паруса в неделю Дуба, в день Неба, в час Жаворонка, в самое подходящее время…

5

Следующие три недели показались Грину бесконечными, так медленно они тянулись. Правда, дела, связанные с подготовкой побега, помогали коротать время. Ему пришлось руководить изготовлением емкостей для рыбы. К тому же поддерживать в герцогине состояние неизбывного счастья.

Ублажать герцогиню — невероятно трудная задача, потому что невозможно было притворяться стопроцентно преданным ей любовником и в то же время думать о возможных проколах в своих планах и находить их в немалом количестве, а потом устранять. Но он знал, как жизненно важно не наскучить ей и не вызвать ее неудовольствия. Тюрьма навеки лишила бы его последнего шанса.

Хуже всего, что Эмра становилась все подозрительнее.

— Ты пытаешься что-то скрыть от меня, — говорила она Грину. — Знай же, я чувствую, когда мужчина обманывает меня. Что-то меняется в глазах, в голосе, в любовных играх, хотя они и стали редкими. Что ты задумал?