Кэролайн Черри - Ангел с мечом Страница 5

Итак, она оставила затею с кошками. Отказалась со временем идти на риск. И плюнула на мужчин.

Пока шаг за шагом и совершенно необъяснимо не докатилась до того, что выставила себя дурой ради плававшего в канале непонятно чего.

Ну да, — сказала она сама себе этой ночью — Альтаир иногда мысленно беседовала сама с собой и говорила при этом голосом матери — ну да, теперь у тебя на борту есть, наконец, мужчина, правда? Точно, как тогда эти проклятые котята. Или, может быть, как та неблагодарная кошка. И ты наделала себе проблем, верно, Альтаир? Что теперь собираешься делать? А? Смотреть, как он умирает?

В своем теперешнем состоянии он не сможет мне ничего сделать. Ни одного шанса, проклятый идиот против которого я ничего не смогла бы сделать.

Итак, она собралась с силами, заползла в укрытие, вытащила из-под него одеяло и укрылась вместе с ним, хорошо зная, что такое холод воды в костях.

— Подтяни ноги, дурень, чтобы поместиться целиком!

Он зашевелился. Она попыталась положить руки вокруг его мокрого и холодного тела, не сбросив одеяла, но он был слишком тяжелым, чтобы подсунуть под него руку. Она положила его голову на свою руку и как можно ближе прижалась к нему. Холод пополз от него к ней, и он задрожал ужасной дрожью, которая несколько минут непрерывно трясла его, пока тело не оставили последние силы.

Потом он затих.

— Вот и конец, — подумала она. — Больше никаких сил. Теперь начнется лихорадка.

Холод дождя, холод зимы, холод воды — но была возможность держать в тепле тело. Так согревала ее мать; Альтаир и сама крепко прижимала больных котят к груди, пытаясь подражать ей. Но на этот раз совсем не то, как было с матерью и котятами; впрочем, в укрытии было темно, а он был чистым, клянусь предками, настолько чистым, насколько вообще мог терпеть старый Дет. И кроме того, этот мужчина лежит при смерти и никогда никому ничего не сможет рассказать и посмеяться потом над этим.

То, что она тут делала, было, скорее, эгоизмом, нежели чем-то другим, и делала она это только для себя — то, что никому не причинит боли и о чем никто никогда не узнает, потому что человек этот лежит при смерти. Уже пять лет она не прикасалась к живому существу — не прикасалась по-настоящему — с тех пор, как умерла мать. А потому она делала это из чистого эгоизма; и, может быть, каждое злое дело отодвигает Судный День дальше, как всякое доброе дело приближает его. А, значит, то, что она делала для облегчения состояния этого человека, возможно, уравновешивает ее отвратительные мысли.

Проклятье, ему же от этого не больно! Может, даже легче!

Она вытянула руки над головой и ужом выскользнула из пуловера, расстегнула брюки, перебирая ногами, освободилась от них и нагишом прижалась к мужчине всем телом. Она не ощущала от этого большого волнения, потому что он был холодным, как уснувшая много дней назад рыба, но она растирала его, пока не заболели руки, и прижимала к себе, передавая тепло своих усилий от себя к нему, и, немного отдышавшись, повторяла это снова и снова. Пока она была занята этим, мужчина пришел в сознание и тут же задрожал снова; ей трудно было удерживать его, но она продолжала растирать. В этом не было ничего чувственного; только неутомимая борьба; она едва не протерла ему кожу до крови, пока не была вынуждена отдохнуть и согревать его своим потом.

Альтаир повторяла эту процедуру, пока либо сама не стала холодной, как он, либо он не согрелся, как она. Заметив это, она тяжело вздохнула, потом положила руку вокруг этого комка человеческого тепла и устроилась поуютнее, не ощущая даже малейшего намека на чувство вины.

Позднее, после того, как она предаст его воде, он будет являться ей в снах, когда уже рыбы будут плавать в его глазницах и выедят из его мозга последние воспоминания о том, кем он был или почему умер. Но он не будет из-за этого являться к ней. Ее мать делала это некоторое время, пока однажды не приснилась ей во сне и дружески не отругала, как тогда, когда Альтаир плакала над котятами. Ты дура, Альтаир! Проклятая дура! Он умирает! Все, в конце концов, достается Дету. Люби жизнь и не переживай о смерти, и будь такой хорошей, какой можешь быть!

Альтаир набрала воздуху и тяжело вздохнула, потом еще больше расслабилась, как внутренне, так и телом. Она набросала воспоминания для своего выброшенного водой добра. Она думала о нем, как о сыне богатого купца, оступившегося в трудный час. Он приплыл с верховьев реки и здесь встретил свое несчастье.

Его отец и мать начнут розыски. Они найдут на рынке несколько его украшений, когда его кости уже будут лежать на дне гавани, под килями проплывающих кораблей. А она, Альтаир, будет стоять на причале и смотреть, как утонченные чужаки выходят на берег, и знать тайну, которую они разыскивают; она, непримечательная крыса канала, сохранит ее для себя и только будет смотреть, как эти люди в хороших одеждах выкладывают драгоценности в качестве награды за розыски этого богатого человека.

Но он попал в ее руки без всякого имущества, и если она заявит, что спасла его, ей этого не доказать. Так что бесполезно об этом говорить; и кроме того, опасно вмешиваться в дела богатых купцов. Когда эти богатые люди снова уйдут, останутся только контрабандисты и бандиты. Они представляют закон на этой реке, в порту и на каналах Меровингена. А коллекция костей внизу, на илистом дне Дета, на которую гадили рыбы, и так была уже внушительной. Поэтому она будет держать язык за зубами.

Корабль богатых людей снова уплывет вверх по реке, и люди на нем, его богатые родственники, останутся безутешными.

Альтаир крепко держала мужчину, заставляя его спать, чтобы жизнь покинула его как можно нежнее, как тех, почти захлебнувшихся котят и птиц, которые падали в зимний лед — очень тихо, одним дыханием. Утром она перекатит его тело через борт — бульк. Ее тайна. Интимнейшее, самое тайное почти-событие ее жизни, когда она чуть не спасла сына богатого человека и чуть не завела любовника.

Она незаметно заснула, а когда проснулась, обнаружила себя в незнакомой путанице мужских конечностей. Ее разбудил тихий храп, который тут же затих. Мужчина положил одну ладонь ей на грудь… а одна из ее коленок касалась его в таком месте, которое ее смущало. Она не шевелилась. Он переложил ногу и в непроглядной темноте укрытия теснее прижался к Альтаир, уткнувшись головой в ее голое плечо. Альтаир лежала с колотящимся сердцем и размышляла, не следует ли ей встать. И потому что вообще пришлось размышлять над этим, ей показалось слишком утомительным убегать от мужчины, который, конечно же, пусть пока еще и не мертв, но уже и не в состоянии стать этим утром навязчивым. Он был лишь теплым и необычным, и, пусть даже временно, полностью принадлежал ей — так, как не принадлежал никто и никогда, кроме ее матери.

Меровинген был готов отнять у женщины буквально все — тело, душу, жизнь и имущество — если она хотя бы раз оказывалась достаточно глупой, чтобы сдать ту самую позицию, когда она говорила «нет», и достаточно глупой, чтобы когда-нибудь что-нибудь отдать из своего маленького кусочка мира, в котором с помощью шеста, крюка и привычки чутко спать она могла оставаться в одиночестве и быть в безопасности от мужчин, по крайней мере, таких, которые держали в голове непристойности и убийство.

Так, ну ладно — один-единственный раз она, возможно, сумеет это выдержать. Может быть, несколько дней, если он выздоровеет — если он выздоровеет — чтобы потом снова его где-нибудь вышвырнуть. Все только на ее условиях. Она поможет ему сделать единственно правильное, что подходит для такого, как он, мужчины, за которым охотятся бандиты, а именно: подняться на первый же корабль, который отправляется вверх по Дету, и как можно дольше с него не сходить.

Как можно дальше от Меровингена, где он никогда ничего не сможет рассказать. Так, чтобы он был безопасным любовником. Она пропустила все мысли через голову и пришла к такому выводу. У него против нее ничего не было. А были лишь все основания сдерживать себя и дать ей возможность куда-нибудь его доставить. И пусть он только даст понять, что у него в мыслях что-то другое, ну… она вовремя это заметит! Она хорошо умеет замечать намерения. Тогда у нее для него багор. Или найти его врагов и передать его им, если он вознамерится повернуться к ней плохой стороной. Если он начнет угрожать отнять у нее лодку.

Теперь, когда ее мысли зашли так далеко, ей пришли в голову самые разные способы очистить лодку от нежелательного гостя. Она могла подождать, пока он уснет, и расправиться с ним. Или позвать кого-нибудь вроде Одноглазого Мергесера и устроить между ними схватку. Да, она могла придумать дюжину других хитростей, если ситуация начнет развиваться в нежелательном направлении.

Но этого можно было не бояться. Он не производил такого впечатления. В нем было что-то нежное, даже когда он спал. Он будет несколько дней благодарен в этом незнакомом Нигде, в которое его вынесло как прекрасный кусок плавника.