Василий Лягоскин - Свет далекой звезды. Книга первая Страница 5

Девки за столом заревели еще громче. Свет, виновато оглянувшись на отца, подбежал, обнял Любашу, повиснув на шее.

Радогор, махнув рукой, вышел вслед за братом из избы. Они молча сидели на лавке, пока Любаша не вывела за руку собранного мальчика. Следом высыпали и ее дочки.

Иванко действительно жил по соседству. Радогор с женой и детьми проводили взглядами отца с сыном и, пряча друг от друга погрустневшие глаза, вошли в дом.

С этого дня для Света началась новая жизнь. Без детских игр, поначалу тяжелая; полная неведомых раньше забот. Зато сколько было радости и тщательно скрываемой гордости после разведенного в первый раз самостоятельно костра; после первой добытой собственными руками белки. И эти годы были самыми счастливыми в жизни Света – потому что каждое мгновение рядом был любящий отец.

Детство кончилось одним мгновеньем, когда рано утром следующего после прощания с домом Радогора дня Свет с отцом и Серой ушел на первую в своей жизни охоту. Иванко щадил ребенка, берег его пока небольшие силы, однако строго следил, чтобы Свет добросовестно выполнял порученную работу. Впрочем, мальчику в радость было трудиться рядом с отцом. Проявившийся рано характер маленького охотника не позволял ему ныть и плакать, хотя новые заботы навалились на его детские плечи тяжелым грузом.

Начав с небольшой вылазки в лес, Иванко с сыном с каждой охотой уходили все дальше и дальше – туда, где можно было добыть серьезную дичь. Иванко спешил передать сыну весь свой богатый опыт охотника-зверовика. Он словно чувствовал близкую разлуку. Только не мог предсказать, насколько эта разлука станет страшной и безвозвратной.

К двенадцати годам Свет далеко обогнал сверстников и в росте, и в силе, и в твердости характера. В последнем Свет, пожалуй, превзошел и своих взрослых сородичей.

В то черное лето Иванко с сыном собрались в дальнюю охоту – на медведя, лесного хозяина.

Радогор, ставший к тому времени главой рода, внезапно обезножил. Ведотья, лечившая в деревне старых и малых, беспомощно качала головой. Но все же она надеялась на какой-то древний родовой рецепт; на особую мазь. Для этого чудодейственного снадобья и нужен был медвежий жир. Но лесной хозяин давно уже не появлялся в окрестностях деревни. Знали, наверное, мишки, что теперь не один, а два знатных охотника готовы встретить их в лесу.

Иванко знал, где можно было встретить лесного хозяина. Туда – к истокам Русинки – он и отправился вместе с сыном. Серая, донашивающая последние дни тяжелый живот, нагулянный неизвестно где и неизвестно когда, на этот раз лишь проводила их до последнего дома деревни. И уже там завыла – горько и прощально – отчего наверно и высыпали на улицу многие родичи.

Но охотники уже не видели этого. Потрепав по очереди притихшую Серую за ухо, отец с сыном отправились в долгий поход. Ведь до границы земель рода – там, где начинала свой бег Русинка – было не меньше двух быстрых дневных переходов. Охотники не отвлекались на мелкую дичь – они искали задиры коры на деревьях. Причем такие, чтобы достать до верхних можно было только в прыжке. Потому что для снадобья нужен был жир матерого зверя.

Следы зверя попались им уже в разгар третьего дня. И привели они охотников к большой ягодной поляне на берегу совсем узкой здесь речки. Медведь, казалось, сам ждал их для смертной битвы. Он сидел – совсем как человек – и горстями обирал на диво крупную здесь землянику.

Это был не первый бой Иванко с огромным зверем. Поэтому он, стиснув рукой плечо сына, оставил его у края поляны и пошел вперед один, освободившись от лишнего припаса и оставляя лишь острую рогатину и длинный прямой нож на поясе.

Свет уже знал, что стрелять из лука бесполезно, да и небезопасно. Пробить густую шерсть и толстый слой жира стрелой почти невозможно. Раненного же, рассвирепевшего зверя принять на рогатину во сто крат сложнее. Поэтому младший охотник мог только смотреть, как неспешно сближаются противники.

Подпустив охотника поближе, медведь, коротко рявкнул и вскочил на задние лапы, отчего еще больше стал напоминать огромного коротконогого человека. Он пошел на Иванко, словно встречал на этой поляне близкого, давно не виданного родича, навстречу которому распахнул свои объятия. Свет в то мгновенье весь покрылся холодным потом, представив, как сжимаются в смертельном объятии эти длинные лапы, оканчивающиеся страшными острыми когтями. Нет, парень не боялся – он переживал сейчас за отца, который бесстрашно шагнул навстречу зверю.

Вот Иванко остановился и направил в грудь зверя рогатину. Нижний край крепкого древка, сработанного из остролиста, надежно уперся в землю. Наткнувшись на острия, медведь замер, словно в раздумьях. Иванко махнул рукой перед его мордой, дразня зверя, и снова понадежней ухватился за оружие.

Медведь, свирепея, навалился на рогатину, принимая ее в грудь. Он словно еще сильнее тщился обнять сейчас «родственника», размахивая грозными лапами. Однако опыта Иванко – и в самой охоте, и в мастерстве изготовления орудий для нее – хватало. Никогда еще оружие, сработанное охотником, не подводило его. Вот и теперь рогатина, казалось, надежно удерживала зверя на безопасном расстоянии. Руки Иванко дрожали от напряжения; тело словно вросло ногами в землю, позволяя лесному хозяину приблизиться лишь настолько, насколько уходили в его грудь деревянные острия.

Вдруг с сухим треском переломился надежнейший ствол остролиста, отобранный Иванко из многих сотен, а может, и тысяч заготовок. Он остался торчать в земле, обломленный в двух локтях от нее и по-прежнему целился в зверя теперь уже одним, не менее острым сколом. Длинный двурогий конец медведь с ревом выдернул из раны и отбросил в сторону.

Иванко, как знал его сын, уже бывал однажды в такой переделке. И вышел в прошлый раз из нее победителем. Теперь он тоже не растерялся. Двумя быстрыми шагами преодолев расстояние, отделявшее его от грозно ревущего зверя, охотник резким ударом достал сердце медведя ножом, который, казалось, сам прыгнул ему в руку. Умирающий зверь все-таки успел обнять охотника, к чему стремился с самого начала битвы, и увлек его на землю вчетверо большим весом.

Спину охотника встретила не трава, уже выбитая поединщиками, а острый скол рогатины. Свет потом часто просыпался в испарине, снова и снова слыша этот страшный звук – треск разрываемой острым деревом плоти отца.

Лесной хозяин не успел еще придавить Иванко к земле, а молодой охотник бросился на середину поляны. Ужасные лапы хищника дергались, захватывая и выдергивая траву целыми горстями; они боронили землю острыми когтями. Однако сын бесстрашно шагнул вперед и ухватился за руку отца – единственное, что виднелось из-под громадной туши. Пальцы Иванко с силой стиснули ладонь сына, чтобы через краткое мгновение ослабнуть и отпустить ее.

По телу медведя пробежала судорога, и он, в последний раз дернувшись, замер. В это мгновенье тело Света пронзила сила, пока непонятная ему самому; единственное, что не вызывало сейчас сомнение у отчаявшегося парня – Иванко тоже покинула жизнь. Свет упал было в рыданиях на мохнатую тушу медведя, но тут же вскочил, ухватившись уже в эти жесткие, дурно пахнувшие космы, чтобы сдвинуть добычу с тела отца. И так велика была сила отчаяния молодого охотника, что огромная туша, казалось, сдвинулась немного с места.

Увы – сдернуть ее совсем не хватило бы сил не только у парня, но и у взрослого охотника – настолько громадный зверь сейчас лежал перед Светом. К тому же он (понял молодой охотник) был связан сейчас – через Иванко и острый кол, пронзивший его – с землей.

Осознав это, Свет с прежним отчаянием в глазах, но гораздо более решительным выражением лица бросился назад – туда, где лежали и отцовы, и его собственные припасы. Он вернулся с охотничьим топором и принялся с яростной энергией делать то, что было подвластно двенадцатилетнему охотнику – разделывать огромного зверя вместе с шкурой. Отваливая без трепета в сторону дымящиеся куски мяса, без брезгливости отпихивая туда же скользкие внутренности, исходящие противным духом, он скоро освободил отца. С залитой медвежьей кровью одеждой, но чистым, разглаженным смертью лицом, Иванок, казалось, безмолвно прощался с миром – с сыном, с высоким небом, с малой речкой Русинкой, которую здесь можно было перейти в три больших шага.

Свет просидел рядом с телом отца всю ночь. Яркая луна позволяла отгонять от его лица мух и комаров, которые, конечно же, не могли причинить вреда мертвому охотнику, но больно ранили в сердце его живого сына. К утру Свет знал, что он будет делать. Он не мог отнести тело в деревню, до которой было около трех дней ходу налегке; не мог и оставить его здесь на растерзание диким зверям, отправившись за помощью. Поэтому скорбный ритуал, который сопровождал уход сородичей в иной мир, Свет решил провести сам.