Алексей Жарков - Избранные. Боди-хоррор Страница 5

Дойдёт до самого конца.

Он постарался взять себя в руки. Опыт ещё не закончен. Надо убедиться, что «ген Иисуса» позволяет возвращать к жизни любые останки. Остались ещё две тушки. Пусть гомункул поиграет с кроликом – но не слишком долго, а то ему надоест, и исчезнет стимул воскрешать.

Леонид Николаевич поднялся и пошёл за следующим трупом, представлявшим собой совсем разложившуюся, но ещё державшуюся на костях плоть.

* * *

В стеклянном коробе сидели три кролика. Они выглядели совершенно живыми, несмотря на то, что один из них ещё недавно представлял собой скелет.

Леонид Николаевич торжествовал. Все, над чем он работал так долго и упорно, оказалось не зря! Гомункул получил «ген Иисуса», а значит, и он сможет. И тогда… Профессор едва не задохнулся от ликования. Ему даже пришлось на несколько мгновений остановиться и просто постоять, чтобы собраться с мыслями.

Так, что теперь? Леонид Николаевич глубоко вздохнул и огляделся. Ах да, прежде всего, нужно избавиться от подопытного. Он своё дело сделал, и на этом роль его закончена. Содержать монстра в клетке в планы учёного не входило. Тем более что гомункул всё равно не мог прожить долго: собранный из частей разных существ, он был обречён. Отторжение тканей должно начаться со дня на день. Чудо, что он вообще протянул так долго.

Профессор подошёл к столику и ловко снарядил шприц раствором цианистого калия.

Гомункул словно почувствовал опасность. При приближении человека он отодвинулся в дальний угол и тихо заскулил.

Леонид Николаевич нагнулся, чтобы взглянуть на него.

– Не бойся, – сказал он. – Ты же помнишь: это не больно.

Гомункул замолчал и уставился профессору в глаза. Это продолжалось секунд десять, потом существо опустило веки и замерло.

– Чёрт! – Леонид Николаевич распрямился.

Во взгляде подопытного было что-то человеческое или ему только показалось? Этот монстр едва ли понимал, что происходит, и всё же профессор мог поклясться, что прочёл в его глазах страх – не животный, а совершенно осознанный и осмысленный. Гомункул понимал, что его хотят убить.

Леонид Николаевич прошёлся по лаборатории, не глядя в сторону клетки. Он должен уничтожить это создание. Оно всё равно умрёт через пару дней, причём в страшных мучениях. Усыпить его сейчас значит проявить милосердие!

Но этот взгляд. Такой человеческий… В конце концов, кто такой homo sapiens? Только ли плоть? Не может ли это чудовище…

Леонид Николаевич остановил себя. Подобные рассуждения не приведут ни к чему хорошему – только загонишь себя в угол. Пусть гомункул поживёт ещё немного. Если ему суждено погибнуть – значит, умрёт.

Профессор положил шприц на столик и накрыл белой тканью. Может, он всё-таки ещё пригодится – если муки подопытного окажутся невыносимыми. Тогда облегчить их станет долгом учёного. Но лишь тогда.

Леонид Николаевич запер лабораторию и отправился в свой кабинет. Там он сел на диван и приказал себе расслабиться. Сейчас ему, как никогда прежде, требовался отдых. Его организм должен быть в отличной форме к завтрашнему дню, когда он совершит трансформацию и станет воскресителем.

А через пять дней он повторит эксперимент, который удался ему сегодня. Но только не с мёртвыми кроликами, а с Мартой и Андреем. И они опять станут семьёй!

Пять дней…

За это время нужно организовать тайную доставку в лабораторию гробов из семейного склепа. Провести оживление на кладбище не получится: в склепе попросту не хватит места для размещения необходимого оборудования.

Леонид Николаевич вспомнил скрючившегося в углу клетки гомункула. Может, он сможет оживить Марту и Андрея? Тогда профессору не придётся проходить трансформацию. Но нет, подопытный, конечно, скоро умрёт. Вот если бы можно было устроить воскрешение пораньше, например, завтра… Но это исключено: незримые человеческому глазу потоки энергий снова сойдутся должным образом только через пять дней.

Законы бытия можно поставить себе на службу, но обойти, к сожалению, невозможно.

* * *

Утро выдалось на удивление ясное и тёплое. Леонид Николаевич подъехал к кладбищу, когда часы ещё не пробили двенадцать и, отпустив извозчика, сразу направился к сторожке.

Маленький жёлтый домик скрывался за деревьями, но сейчас, пока на ветках не появилась листва, был хорошо виден от самых ворот.

Смотритель курил папиросу и щурился на солнце. Возле его ног лежала мотыга, а чуть поодаль стояла тачка с погруженным в неё надгробием.

Леонид Николаевич молча присел рядом и протянул сторожу заранее приготовленную купюру в десять рублей. Тот взял деньги, осмотрел с обеих сторон, почтительно сложил вчетверо и спрятал за пазуху. Потом вынул изо рта папиросу и, пожевав губами, спросил:

– Чего изволите, ваше высокоблагородие? Всё сделаем по высшему разряду.

Переговоры заняли меньше получаса. Смотритель обещал доставить гробы через день: ему нужно было время, чтобы нанять пару надежных человек, которые не станут болтать. Леонид Николаевич обещал каждому по двадцать рублей, а сторожу сверх того ещё пятнадцать. На том и расстались.

На обратной дороге профессор заехал в «Кристальный дворец» пообедать. Сегодня он имел повод себя побаловать. Заказал густой французский суп с хрустящей булкой, варёных раков и телячьи мозги под зелёным горошком. На десерт велел принести клубничное суфле.

Домой Леонид Николаевич вернулся лишь к половине четвёртого. Раздевшись, прежде всего наведался в лабораторию – проверить, как себя чувствует гомункул.

К удивлению профессора, тот не только оказался жив, но и не подавал признаков сепсиса. Более того, осмотр показал, что шрамы у подопытного затянулись, даже рубцов почти не осталось. Правда, шерсть на тех частях тела, которые учёный позаимствовал у купленной в зоологическом саду берберийской обезьяны – Macaca sylvanus – выпадала клочьями, обнажая бледную пористую кожу со странным голубоватым оттенком.

Заинтересованный этим явлением, Леонид Николаевич утвердился в решении оставить гомункула живым для дальнейшего наблюдения.

Во время осмотра ему показалось, что взгляд существа стал более осмысленным. Обездвиженное специальной инъекцией, но не усыплённое, оно следило за профессором внимательно и с явным интересом.

И всё же гомункул был обречён. Возможно, неестественный голубоватый оттенок кожи свидетельствовал о начавшемся отторжении. Правда, казалось странным, что зажили шрамы и температура существа не повысилась. Но это могло стать следствием действия препаратов, которые применял во время оживления Леонид Николаевич.

Профессор достал с полки толстую тетрадь, поставил на первой странице дату и сделал пространную запись, описывающую проведённый эксперимент и изменения в состоянии подопытного. После этого он занялся необходимыми приготовлениями к процедуре трансформации, запланированной на вечер.

В начале шестого Леонид Николаевич отправился в постель, чтобы набраться сил перед предстоящим опытом.

* * *

Боль была невыносимой. Препарат заполнял вены, проникая сквозь стенки и попадая в мышцы и органы. Всё тело горело. Леонид Николаевич не мог полностью представить процессы, происходившие в его организме – для этого ему попросту не хватало знаний. Но он чувствовал, что меняется сама его биологическая сущность – будто кто-то перемешивает его тело, начиная с самой крошечной клеточки.

Профессор корчился и кричал, не помня себя. Временами сознание покидало его, и он проваливался в липкую темноту, из которой к нему тянулись мокрые щупальца, оплетавшие руки и ноги. Эти галлюцинации казались совершенно реальными, и всё же, когда Леонид Николаевич выныривал из бездны, то понимал, что никаких потусторонних тварей не могло быть в этой комнате, наполненной жужжанием, щелканьем и воем приборов.

Учёный не знал, сколько времени длилась трансформация. В какой-то момент он почувствовал, как боль отступает – медленно, нехотя, как враг, неожиданно встретивший слишком сильное сопротивление и всё ещё не желающий до конца поверить в собственное поражение.

Мышцы расслабились, дыхание выровнялось, и Леонид Николаевич ощутил накатывающую сонливость. Его тянуло в чёрную бездну – туда, где кишели невидимые твари с влажными холодными щупальцами.

Профессор хотел сопротивляться, но организм совершенно ослабел. Перенесённые муки оказались чрезмерны, и тело нуждалось в отдыхе. Веки закрылись против воли Леонида Николаевича, и он отключился.

Откуда-то донеслось невнятное бормотание. В нём улавливался определённый ритм, присущий осмысленной речи, но распознать слова или даже отдельные звуки было невозможно…

* * *

Очнувшись, Леонид Николаевич некоторое время лежал, почти не шевелясь. Он остался жив, и это радовало. Обрёл ли он способность воскрешать? Это нельзя будет выяснить, пока через несколько дней не наступит срок. Но Леонид Николаевич знал, что не станет испытывать себя на животных – как гомункула.