Роберт Маккаммон - Кусака Страница 5

— Доброе утро. — Том стоял над ней, протягивая кофе в синей глиняной кружке. — Выпей, придешь в себя.

Джесси села и взяла чашку. Кофе, как всякий раз, когда его готовил Том, оказался черней черного. Первый глоток заставил ее сморщиться, второй ненадолго задержался на языке, а третий разослал по телу заряд кофеина. Что, надо сказать, пришлось Джесси очень кстати. Она никогда не была "жаворонком", но, оставаясь единственным ветеринаром в радиусе сорока миль, давным-давно усвоила, что ранчеро и фермеры поднимаются задолго до того, как солнце окрасит румянцем небосклон.

— Прелесть, — удалось ей выговорить.

— Как всегда. — Том едва заметно улыбнулся, подошел к окну и раздернул занавески. В стеклах очков засияло ударившее ему в лицо красное пламя. Он посмотрел на восток, за Селеста-стрит и Республиканскую дорогу, на среднюю школу имени Престона, прозванную "Душегубкой" — уж очень часто ломались там кондиционеры. Улыбка начала таять.

Джесси знала, о чем думает муж. Они говорили об этом вчера вечером, уже не в первый раз. "Синяя монахиня" приносила облегчение, но не исцеляла.

— Иди-ка сюда, — сказала она и поманила Тома к кровати.

— Бекон остынет, — ответил он, неторопливо растягивая слова, как положено уроженцу восточного Техаса. Джесси же говорила бойко, она росла на западе штата.

— Пусть хоть замерзнет.

Том отвернулся от окна, ощутив голой спиной и плечами горячие солнечные полосы. Он был в линялых удобных брюках защитного цвета, но еще не успел натянуть носки и ботинки. Он прошел под вентилятором, лениво вращавшимся под потолком спальни, и Джесси, облаченная в чересчур просторную для нее бледно-голубую рубашку, подалась вперед и похлопала по краю кровати. Когда Том сел, она принялась сильными загорелыми руками разминать ему закаменевшие от напряжения плечи.

— Все обойдется, — спокойно и осторожно сказала она мужу. — Это еще не конец света.

Он молча кивнул. Кивок вышел не слишком убедительный. Тому Хэммонду исполнилось тридцать семь. Он был чуть выше шести футов, худощав и в отличной форме, если не считать небольшого брюшка, требовавшего утренних пробежек и упражнений для пресса. Светло-каштановые волосы, отступая к темени, открывали то, что Джесси называла "благородным челом", а очки в черепаховой оправе придавали Тому вид интеллигентного, а может, и слегка испуганного школьного учителя. Кем, собственно, Том и был: он в течение одиннадцати лет преподавал общественные науки в средней школе имени Престона. Теперь же, с надвигающейся смертью Инферно, его педагогическая деятельность заканчивалась. Одиннадцать лет Душегубки. Одиннадцать лет он наблюдал смену лиц. Одиннадцать лет, а он так и не поборол своего злейшего врага. Тот по-прежнему был здесь, он был вечен, и все эти одиннадцать лет Том каждый день видел, как он старательно сводит к нулю все его, Тома, усилия.

— Ты сделал все, что мог, — сказала Джесси. — Ты же знаешь.

— Пожалуй. Или нет? — Уголок рта Тома изогнулся книзу в горькой улыбке, а в глазах засветилась печаль. Через неделю, считая с завтрашнего дня, дня закрытия школы, он останется без работы. Во всем штате на его анкеты откликнулись только одним предложением разъездной работы проверять грамотность иммигрантов, которые кочуют с места на место, собирая урожай дынь. Правда, он знал, что мало кто из его коллег уже нашел новое место, но пилюля от этого не становилась слаще. Ему прислали красивое письмо с гербовой печатью штата. Там говорилось, что ассигнования на нужды образования в следующем году будут срезаны на порядок и в настоящее время прием учителей на работу заморожен. Конечно, поскольку Том так долго проработал в этой системе, его поставят на очередь как претендента, спасибо, сохраните это письмо. Многие его коллеги получили такие же письма — и отправили их на хранение в корзину для мусора.

Но Том Хэммонд знал, что рано или поздно какая-нибудь работа да подвернется. Экзаменовать рабочих-переселенцев было бы, честно говоря, не так уж плохо — но переезды отнимали бы уйму времени. Весь прошлый год Тома денно и нощно грызли воспоминания обо всех тех учениках, которым ему довелось преподавать общественные науки, — их были сотни, от рыжеволосых сынов Америки до меднокожих мексиканцев и ребят-апачей с глазами как пулевые отверстия. Сотни: обреченный на гибель товар, влекущийся по бесплодным землям уже искореженными колеями. Том проверял — за одиннадцать лет, при том, что в каждом старшем классе училось в среднем от семидесяти до восьмидесяти человек, только триста шесть ребят были зачислены первокурсниками в колледж штата или технический колледж. Остальные уехали или пустили корни в Инферно, чтобы работать на руднике, пропивать получку и растить ораву детворы, которой, вероятно, предстояло повторить судьбу родителей. Но рудник закрылся, а тяга к наркотикам и криминальной жизни больших городов усилилась. Усилилась даже в Инферно. В течение одиннадцати лет перед Томом мелькали лица: мальчики — шрамы от ножа, татуировки, натужный смех, девочки — испуганные глаза, обкусанные ногти, а в животе уже растет, тайно шевелясь, младенец.

Одиннадцать лет… и сегодня наступил последний день. Старшеклассники выйдут с последнего урока, и все закончится. Вот что неотступно преследовало Тома: сознание того, что он может вспомнить, вероятно, человек пятнадцать ребят, избежавших Великой Жареной Пустоты. Великой Жареной Пустотой окрестили пустыню между Инферно и мексиканской границей, но Том знал: еще это состояние духа. Великая Жареная Пустота была способна высосать из черепа подростка мозг, заменив его наркотическим туманом, выжечь честолюбие и иссушить надежду. Вот что буквально убивало Тома: на протяжении одиннадцати лет он сражался с Великой Жареной Пустотой, и она неизменно побеждала.

Джесси продолжала массаж, но мышцы Тома не расслаблялись. Она знала, о чем думает муж. О том самом, что медленным огнем жгло ему душу, обращая ее в золу.

Неподвижный взгляд Тома был устремлен на полосы, пламеневшие на стене. "Еще бы три месяца. Только три!" Он вдруг увидел потрясающую картину: день, когда они с Джесси закончили Техасский университет и вышли в поток солнечного света, готовые потягаться со всем миром. Казалось, с тех пор прошел целый век. В последнее время Том много думал о Роберто Пересе; лицо мальчика стояло у него перед глазами, и он знал почему.

— Роберто Перес, — сказал он. — Помнишь, я говорил про него?

— По-моему, да.

— Он учился у меня в выпускном классе шесть лет назад. Парень жил на Окраине, и оценки у него были не очень высокие, но он задавал вопросы. Он хотел знать. Но сдерживался, чтобы не написать контрольную слишком хорошо, потому что это было бы проявлением заинтересованности. — Снова появилась горькая улыбка. — В тот день, когда Роберто получил аттестат, его уже поджидал Мэк Кейд. Я видел, как Перес сел в "мерседес" Кейда. Они уехали. Потом его брат сказал мне, что Кейд нашел Роберто работу в Хьюстоне. Платят хорошо, но что за работа — не вполне понятно. Однажды брат Роберто пришел ко мне и сказал, что я должен знать: Роберто прикончили в Хьюстонском мотеле. Неудачная попытка продать кокаина. Парню выстрелили в живот из дробовика. Но семья Пересов не винила Кейда. О нет. Ведь Роберто посылал домой уйму денег. Кейд подарил мистеру Пересу новый "бьюик". Иногда после занятий я проезжаю мимо дома Пересов; "бьюик" стоит во дворе перед домом, на бетонных блоках.