Айзек Азимов - Камешек в небе. Звезды как пыль Страница 5

Арбен пробормотал:

— Ничего мы не нарушаем. Мы же выполняем свою долю, не так ли? Даже если нам приходится рассчитывать на троих работников. А если это так, то почему они должны что-то подозревать? Мы ведь его даже из дома не выпускаем.

— Они могли проследить за креслом с колесиками. Тебе бы следовало купить мотор на стороне.

— Не начинай, пожалуйста, все сначала. Я много раз объяснял тебе, что ничего я такого не покупал, кроме стандартного кухонного оборудования для этого кресла. Кроме того, просто бессмысленно думать, будто он может быть агентом Братства. Неужели ты думаешь, что они пошли на такую хитрость ради несчастного старика, прикованного к креслу? Разве не явились бы они прямо днем и не предъявили бы законный ордер на обыск? Прошу тебя, будь благоразумной.

— Ну что ж, Арбен… — Глаза ее вдруг сделались яркими, и тревога покинула их. — Если ты действительно думаешь… я надеюсь, что это правда… тогда он должен быть пришельцем извне. Он не может быть землянином.

— Что ты хочешь сказать этим «не может»? Еще более смехотворное предположение. Зачем человеку из Империи являться именно сюда, на Землю?

— Не знаю, зачем! Хотя нет, знаю: может быть, он совершил преступление. — Собственная фантазия захватила ее. — Почему бы и нет? Это имеет смысл, Земля была бы естественным местом для укрытия. Кто бы подумал искать его здесь?

— Если он пришелец извне… А какие у тебя есть основания так думать?

— Он ведь не знает языка, правда? Уж в этом можешь мне поверить. А ты смог что-нибудь понять? Так что он, должно быть, явился из самого удаленного уголка Галактики, который отличается странным диалектом. Говорят, что люди с Фомальгаута постоянно упражняются в новом языке, чтобы быть понятыми при имперском дворе на Транторе… Но неужели ты не понимаешь, что все это означает? Если он чужой на Земле, то у него нет регистрации в Цензорном отделе, и он с радостью избежит этого отчета. Мы сможем использовать его на форсе вместо отца, и снова нас будет трое, а не двое, чтобы получить тройную долю в следующем году… Сейчас он даже смог бы помочь нам с жатвой.

Она с беспокойством посмотрела на мужа — лицо его хранило выражение неуверенности. Он долго молчал, потом сказал:

— Ладно, идем-ка спать, Лоа. Поговорим завтра, при дневном свете, когда все покажется более разумным.

Шептания прекратились, свет погас, и сон вошел в комнаты дома.

На следующее утро Грю сказал:

— Ваши неприятности, Арбен, конечно же, обязаны тому факту, что я зарегистрирован как рабочий, так что доля продукции рассчитывается из числа трех. Я устал причинять вам неприятности. Вот уже два года, как я живу дольше положенного времени. И довольно.

Арбен пришел в замешательство.

— Да нет, речь совсем не об этом. Я вовсе не намекал, что ты причиняешь нам неприятности.

— Но, в конце концов, какая разница? Через два года появится Цензор, и мне все равно нужно — будет уйти.

— По крайней мере у тебя будет еще два года книг и отдыха. Зачем от этого отказываться?

— Потому что другие отказываются. А как насчет тебя и Лоа? Когда они придут за мной, то и вас тоже заберут. Каким же нужно быть человеком, чтобы прожить два паршивых года за счет…

— Прекрати, Грю. Мне не нужны причитания. Мы много раз говорили тебе, что собираемся сделать. Мы заявим о тебе за две недели до Цензора.

— И обманете доктора, я полагаю?

— Мы подкупим доктора.

— Гм… А этот новый человек… он удвоит вину. Вы и его собираетесь скрывать.

— Мы его освободим. Ради Космоса, зачем беспокоиться об этом сейчас? У нас еще есть два года. Что мы с ним будем делать?

— Чужак, — пробормотал Грю. — Он пришел и стал стучать в дверь. Он из ниоткуда. Он говорит так, что ничего нельзя понять… Не знаю, что и посоветовать.

Фермер сказал:

— Он действует как безумный. Он как будто до смерти напуган. Он не может причинить нам зла.

— Напуган, а? А что, если он слабоумный? Что, если его бормотание вовсе не иностранный диалект, а болтовня безумца?

— Вряд ли такое возможно, — сказал Арбен, однако тревожно пошевелился.

— Ты говоришь так, потому что хотел бы его использовать… Ладно, я скажу тебе, что делать. Забери его в город.

— В Чину? — Арбен был в ужасе. — Это бы все испортило.

— Вовсе нет, — спокойно ответил Грю. — Беда с нами, вы не читаете газет. К счастью для этой семьи, и их читаю. Случилось так, что Институт Атомных Исследований придумал прибор, который должен облегчить для людей процесс обучения. В воскресном «Спилммент» была целая страница об этом. И им нужны добровольцы. Возьми этого человека. Пусть он будет добровольцем.

Арбен решительно покачал головой.

— Ты с ума сошел. Я не могу сделать ничего подобного, Грю. Прежде всего они спросят о его регистрационном номере. То, что его нет, только наведет на подозрения и заставит провести дальнейшее расследование. И они обнаружат тебя.

— Нет, не обнаружат. Вы все ошибаетесь, Арбен. Причина, по какой институту нужны люди, в том, что машина для их обучения — пока что эксперимент. Возможно, она убила нескольких людей, поэтому я уверен, что вопросов не будет. А если чужак умрет, то его отсутствие, возможно, будет не большим, чем сейчас… Ну-ка, Арбен, дай-ка мне ручной проектор и поставь отметку на бобину шесть. И принеси мне газету, как только она придет. Хорошо?

Когда Шварц открыл глаза, было за полдень. Он ощутил будоражащую сердце боль от того, что жены нет рядом и она не будит его, — знакомый мир потерян…

Однажды, раньше, он уже испытывал подобную боль. И воспоминание о ней захватило мозг, сделав реальной давно забытую сцену. Вот он сам, молодой, стоит у заснеженной деревни… приближаются сани… в конце его путешествия будет поезд… а потом огромный корабль…

Всепоглощающий огромный страх потери знакомого мира, страх, который некогда охватывал его, двадцатилетнего, эмигрирующего в Америку.

Ощущение было слишком реальным. Оно не могло быть сном.

Он вскочил, так как свет за дверью мигнул и погас, а затем прозвучал баритон непонятно что говорившего его хозяина. Потом дверь открылась и появился завтрак — овсяная каша. Он не узнал ее по виду, но вкус был похожим. И молоко.

Он сказал:

— Спасибо, — и энергично кивнул головой.

Фермер проговорил что-то в ответ и взял рубашку Шварца со спинки стула. Он тщательно изучил ее, обратив особое внимание на пуговицы. Потом вернул ее на место и отвел в сторону скользящую дверь стенного шкафа. Шварц в первый раз обратил внимание на теплое молочное свечение стен.

— Пластик, — пробормотал он сам себе, используя это многозначительное слово со всегдашней уверенностью неспециалиста. Потом он заметил, что в комнате нет углов, — стены переходили одна в другую плавными кривыми плоскостями.