Нил Гейман - Дело о смерти и меде Страница 5

Занимаясь его делом, я исследовал всё: семена, стручки, коренья, даже порошок из сушеных листьев и стебля. Это была моя пища для ума, — я раздумывал, я выдумывал, я ломал голову, я рефлексировал, — под соусом из слов моего давнишнего учителя по математики: «Любой интеллектуальной проблеме для решения достаточно лишь наличие интеллекта».

Всё что я брал от растения, — всё было смертоносным.

Я пытался выработать что-то из него, что не приводило бы к летальному исходу, однако мои методы были катастрофически неэффективны.

Это не было делом на три трубки. Первые времена я даже прикидывал в уме, сколько конкретно мне придется выкурить, (приготовившись скурить в общей сумме три сотни), как внезапно простая и содержательная идея, — нет, пока только намек, — указала мне направление. Способ обработки растений, позволяющий добиться удобоваримости для человеческого желудка.

В общих чертах, подобное исследование невозможно было провести в стенах моего кабинета на Бейкер-стрит. Вот так, осень 1903 стала переломным моментом в моей карьере. Я переехал в Суссекс и всю зиму читал. Мне было не важно, что попадало в мои руки: энциклопедии, монографии, памфлеты или пособия, — лишь бы это было издано на бумаге и касалось разведения пчел. В апреле 1904 мне, наконец, был доставлен от одного из местных фермеров первый выводок этих насекомых, и, подкованный лишь теоретическими знаниями, я помчался вперед.

Иногда я ловил себя на мысли, что удивлен, как Ватсон ни о чем не подозревает. Но опять же, это удивление не было искренним, потому что к умопомрачительной узколобости Ватсона я давно привык и, признаться, иногда на нее рассчитывал. И всё равно, неужели он не догадывался, каково мне жить, когда нет необходимости расследовать какое-нибудь преступление, в какое мрачное уныние ввергает меня простаивание моего мозга.

Неужели он действительно поверил, что я отстранился от дел? Кому, как не ему, знать, каков я.

Он был у меня в гостях даже (если придерживаться строгих фактов), когда мне доставили посылку от фермера. Отойдя на почтительное расстояние, он наблюдал, как я пересаживаю пчел в подготовленный улей, — за этой длиннющим, перетекающим, жужжащим щупальцем, поместившимся в не такой уж и объемной коробке.

Он видел, что я вдохновлен, но ничего не сказал.

Годы потянулись своей чередой. На наших глазах развалилась Империя, доказало свою несостоятельность правительство; мы наблюдали отстраненно за бедными мальчишками, героически гибнущими в траншеях Фландрии. Моя точка зрения на мир и жизнь стала немного другой. Я осознал, что делаю не то, что правильно, а то, что способен сделать именно я.

Черты моего лица исказились до неузнаваемости. Пальцы, в основном суставы, распухли и ломили (хотя надо отдать должное моей закалке и моему иммунитету, приобретенному за время исследования ядов в лаборатории, — без них последствия многочисленных укусов, сопровождавших первые годы, были бы куда серьезнее). Ватсон, мой дорогой, неустрашимый и глупый Ватсон, исхудал, побледнел и поседел; его усы теперь почти сливались с кожей. Но моя решимость не изменилась ни на унцию. Я хотел завершить свои исследования. Тем более, что в них явно наблюдался прогресс.

Луга Саут Даунс, как никакое иное место, подошли для проверки моей первоначальной гипотезы. Я построил пасеку по своим собственным чертежам, ну и конечно, точно следуя указаниям, данными Лэнгстротом; не тешу себя мыслью, что избежал ошибок, свойственных начинающему пчеловоду, а что касается исследовательской работы, загубил один или два урожая, что, уверен, ни один из фермеров никогда не делал и вряд ли сделает в будущем. «Ядовитый улей», — так, думаю, назвал бы Ватсон рассказ, если бы стал описывать то, чем я был занят. По мне, так уж лучше бы он назывался «Тайна Завороженной Курсистки», — это привлекло бы больше внимания к собственно научной основе всего дела, если кому-то вдруг захочется изучить мои работы. (Дело в том, что миссис Тэлфорд, повариха в местном Институте Женщин, не проконсультировавшись со мной, взяла с одной из полок в хранилище горшочек с медом и использовала его для печенья, — и я сперва гневно отчитал её, и сразу же, дабы загладить подобное поведение, пообещал лично приносить несколько горшочков непосредственно к ней на кухню. Естественно, урожай с уникальных ульев я теперь хранил в отдельном, запирающемся на ключ, шкафу).

Я заводил улей с датскими пчелами, в качестве эксперимента. С немецкими, с итальянскими, с кавказскими и со словенскими, с Краньско-Горы. Конечно, мое сердце обливалось кровью от мысли, что вся британская ветвь пчеловодства практически погибла. Мне посчастливилось найти и купить у старинного аббатства в Сент-Элбэни крохотный улей с уцелевшей королевой, и я вкладывал все свои силы и эмоции в его восстановление.

Мой экспериментальный поиск необходимой породы пчел длился почти двадцать лет. В результате я пришел к выводу, что среди европейских пасек найти мне это не удастся (при условии, что такая порода вообще существовала в природе). Усугублялось это открытие еще и тем, что межконтинентальная почта не способна была в целости доставить улей с другого края света. Я должен был отправляться за ним сам. Для начала в Индию. А куда дальше, даже боюсь предположить.

Путешествие меня не пугало, в конце концов я уже поверхностно знал несколько азиатских языков.

Главное, что я должен был забрать собой из Англии — так это цветочную рассаду. Немного семян, немного сиропов и настоек. Всё.

Я собрал вещи, обговорил условия содержания своего коттеджа в Сауте и отдельным пунктом договорился с мастером Уилкинсом (к которому, в связи с его многочисленными и не прекращавшимися бедствиями, я обращался не иначе как «Малый Уилликан»), чтобы он осматривал мои ульи и тщательно следил за ходом подготовки к зимовке. Ну и естественно, не забывал собрать урожай и продавать его на рынке в Истбурне.

Никому из нанятых мною людей, я не сказал, когда вернусь.

В конце концов, я уже стар. Возможно, они вообще этого не ждут.

Но говоря, положа руку на сердце, не так уж они были не правы.

Увиденное глубоко поразило Старика Гао. Всю свою жизнь он провел, управляясь с пчелами, но то, как незнакомец вытряхивал пчел из ящиков, неуловимым, но отточенным движением запястья, — так, что черные пчелы не просто не злились, а наоборот воодушевлялись, не разлетались по сторонам, а как плотная струя вытекали и заполняли улей, — просто спирало его дыхание. Освободившиеся ячейки с сотами, незнакомец поставил друг над друга, дав возможность Гао снять с них урожай.

Неожиданный жилец, определенно, был большой удачей для Старика Гао.