Майкл Крайтон - Случай необходимости Страница 5

Результаты осмотра по существу можно тоже оказались нормальными, если не принимать в расчет того, что температура была несколько повышена. Анализы крови были тоже в норме, но уровень гемоглобина оказался немного низким.

С целью восстановления цикла доктором Ли была назначена чистка. Это было в 1956 году, когда лечение гормонами еще не вошло в практику. Результаты выскабливания были нормальными, не показавшими ни беременности, ни признаков опухоли. Девушке это лечение, по-видимому, пошло на пользу. Она наблюдалась у врача в течение следующих трех месяцев, и цикл у нее снова восстановился.

Случай казался предельно простым. Болезнь или сильное эмоциональное потрясение могут сбить ход биологических часов женщины и нарушить ее месячный цикл; чистка же помогает как бы заново установить эти часы. Я никак не мог взять в толк, зачем Арту было просить меня присмотреться именно к этому случаю. Я прочел и патологоанатомическое заключение, полученное после исследования ткани. Оно было составлено самим доктором Сэндерсоном. Описание оказалось простым и лаконичным: общее впечатление — нормальное, микроскопическое исследование — в норме.

Я положил историю болезни на место и вернулся обратно в лабораторию. Но уяснить, что такого необычного в этом случае, я так и не смог. Я слонялся по лаборатории, делал кое-что по мелочи, и наконец снова вернулся к проведенному вскрытию, намереваясь дописать заключение до конца.

Я не знаю, что заставило меня неожиданно вспомнить о предметном стекле.

Как и в большинстве больниц, у нас в «Линкольне» заведен порядок сохранять предметные стекла с образцами исследований. Мы сохраняем все; в случае необходимости можно разыскать даже стекла двадцати— или тридцатилетней давности и сравнить результаты микроскопических исследований данного пациента. Все стекла хранятся в длинных ящиках, с виду напоминающих библиотечные картотеки. У нас есть целый зал, заставленный подобными шкафами.

Подойдя к нужному шкафу, я отыскал стекло под номером 1365. На этикетке был проставлен номер больничной карты и стояли инициалы доктора Сэндерсона. Надпись, сделанная большими буквами, гласила «ВЫСКАБЛИВАНИЕ МАТКИ».

Взяв стекло, я вернулся обратно в лабораторию, где у нас выстроен длинный ряд из десяти микроскопов. Место за одним из них оказалось свободным; закрепив стекло на предметном столике, я заглянул в окуляр.

Это сразу же бросалось в глаза.

Ткань представляла собой обычный соскоб со слизистой матки, с этим вроде бы все в порядке. Налицо нормальные клетки эндометриоидной ткани в пролиферативной стадии, но я обратил внимание на саму окраску среза. Стекло было обработанно в зенкер-формалине, окрашивающем все в ярко-голубой или зеленый цвет. Этот препарат в исследованиях применяется довольно редко, только в некоторых частных случаях с целью диагностики.

Обычно же в работе используется гематоксилин-эозин, дающий оттенки розового и красного тонов. Этот раствор наносится на срезы исследуемой ткани, а если в некоторых случаях требуется применение другого препарата, то причины для этого излагаются в отчете патологоанатома.

Но ведь доктор Сэндерсон в своем отчете нигде не упомянул о том, что срез обрабатывался в зенкер-формалине.

Скорее всего просто произошла какая-то путаница со стеклами. Я снова взглянул на почерк на этикетке. Рука Сэндерсона, в этом никаких сомнений быть не может. Тогда в чем же дело?

На ум мне стали тут же приходить другие возможные варианты, объясняющие подобную ситуацию. Например, может же быть такое, что Сэндерсон просто забыл упомянуть в своем отчете, что при исследовании было использовано другое, чем обычно, окрашивающее вещество. Или, возможно, было приготовлено два среза — один с гематоксилин-эозином и другой с зенкер-формалином — но по какой-то причине сохранилось только одно стекло. Или это просто результат обычной путаницы.

Но однако ни одна из этих возможностей не казалась достаточно убедительной. Раздумывая об этом, я с нетерпением дожидался условленных шести часов, когда мы наконец встретились с Артом на стоянке, и я подсел к нему в машину. Он предложил подыскать место для разговора где-нибудь подальше от больницы. Когда мы выехали со стоянки, он спросил меня:

— Ну как, прочитал то, что я просил?

— Да, — сказал я. — Было очень интересно.

— И срез смотрел?

— Да. А он подлинный?

— Тебя интересует, этот ли соскоб я взял у Сьюзен Блэк? Нет, конечно.

— Тебе следовало бы быть поосторожнее. Там другое окрашивающее вещество. В случае чего на этом можно запросто попасться. Откуда же тогда взялось это стекло?

Арт чуть заметно улыбнулся.

— Из магазина наглядных пособий. «Образец нормальной эндометриоидной ткани».

— А кто произвел подмену?

— Сэндерсон. Тогда мы с ним были новичками, только-только начинали играть в такие игры. Кстати, это была его идея подложить фальшивое стекло и описать случай, как нормальный. Сейчас, разумеется, мы в этом деле значительно поднаторели. Каждый раз, когда к Сэндерсону попадает чистый соскоб, он делает с него несколько лишних стекол и придерживает их на будущее.

— Я не понимаю, — сказал я. — Ты хочешь сказать, что Сэндерсон в этом с тобой за одно?

— Да, — просто ответил Арт. — Вот уже несколько лет.

В моих глазах Сэндерсон всегда был очень мудрым, очень добрым и очень правильным человеком.

— Понимаешь, — продолжал Арт, — вся эта история болезни обыкновенная туфта для отвода глаз. Правдой там можно назвать только то, что девушке на самом деле было двадцать лет и что она переболела корью. Разумеется, у нее было нарушение менструального цикла, но только причиной тому стала беременность. Этим подарком ее наградил в одну из совместных вылазок на футбольный уикэнд какой-то молодец, которого, как выходило по ее же словам, она очень любит и даже собирается выйти за него замуж. Но все же сначала ей хотелось закончить учебу в колледже, а ребенок стал бы помехой в этом деле. К тому же во время первого семестра она умудрилась подхватить где-то корь. Может быть эта девица и была не слишком сообразительной, но, видать, для того, чтобы представить себе возможные последствия кори, у нее ума все же хватило. Когда она пришла ко мне на прием, она была очень встревожена. Сначала она, запинаясь, мямлила что-то маловразумительное, а потом напрямую попросила меня сделать ей аборт.

Я был в ужасе. Я тогда был только-только после стажировки и все еще смотрел на мир мечтательным взглядом идиалиста. А она оказалась в такой ситуации, что не позавидуешь; ей было уже нечего терять, и она шла напролом, действуя так, как если бы весь мир вокруг нее вдруг начал рушиться. Наверное, в некотором смысле, это так и было. Ей было наплевать на чужие проблемы; ее волновали только ее собственные трудности, как то вынужденная необходимость бросить учебу в колледже и стать матерью-одиночкой, родив вне брака ребенка, который, возможно, может к тому же оказаться дефективным. Это была довольно милая девушка, и мне было ее искренне жаль, но тем не менее я отказал. Я посочувствовал ей, на душе у меня было чрезвычайно мерзко, и начал объяснять, что не могу этого сделать, что руки у меня для этого связаны.