Жюль Верн - Невидимая невеста Страница 5

Хотя в Буде расположен арсенал и в нем предостаточно казарм, там можно осмотреть несколько дворцов, сохранивших свое прежнее величие. Меня тронули его древние церкви, собор, который при оттоманском владычестве был превращен в мечеть. Я прошел по широкой улице; дома с террасами, как на Востоке, окружены решетками. Я осмотрел залы ратуши, опоясанной барьерами с черными и желтыми полосами и имевшей вид более военный, чем гражданский. Я посетил могилу Гюль-Баба, у которой все еще собираются турецкие паломники.

Но как и большинство иностранцев, значительнейшую часть своего времени я посвятил Пешту, и, поверьте мне, не напрасно. С высоты горы Геллерт[37], расположенной на юг от Буды в конце предместья Табан, передо мной открылась панорама обоих городов. Между ними течет величественный Дунай, который в самом узком месте насчитывает четыреста метров. Через него перекинуто несколько мостов; один из них, очень элегантный, висячий, контрастирует с виадуком железной дороги над островом Маргариты. Дворцы и особняки, расположенные вдоль набережных и вокруг площадей Пешта, составляют прекрасный архитектурный ансамбль. За ними простирается весь город, в котором проживает свыше двухсот тысяч жителей двойного города. То здесь, то там можно видеть своды соборов с позолоченными нервюрами; их шпили смело направлены в небо. Вид Пешта, несомненно, грандиозен, и не без основания некоторые люди считают его более впечатляющим, чем Вена.

В окрестностях города, застроенных виллами, расстилается бескрайняя равнина Ракоша, где в былые времена венгерские конники проводили шумные национальные сборы.

Нет! Для осмотра венгерской столицы, благородного университетского города, двух дней явно недостаточно. На многое времени просто не хватит. Разве можно не познакомиться детально с его Национальным музеем, картинами и скульптурами, принадлежавшими семье Эстергази, в частности, с великолепной картиной Ессе Номо[38], приписываемой Рембрандту, с залами естественной истории и доисторических древностей, с надписями на плитах, монетами, этнографическими коллекциями, представляющими неоспоримую ценность. Затем надо побывать на острове Маргариты, в его рощах и на его лугах, осмотреть его ванны, питаемые из теплого источника, а также побродить в городском парке Штадтвальдхен, орошаемом небольшой речкой, по которой плавают легкие лодки, полюбоваться прекрасными тенистыми аллеями, палатками, кафе, ресторанами, окунуться в атмосферу народных гуляний. Вы оказываетесь в толпе веселых, непринужденных людей, среди колоритных мужчин и женщин в ярких одеждах.

Накануне отъезда из Будапешта я зашел в одно из городских кафе, из тех, что сразу ослепляют блестящей позолотой, чрезмерно яркими панно, а также обилием во дворах и залах кустарников и цветов, особенно олеандров. Приятно освежившись любимым мадьярами напитком — белым вином, смешанным с железистой водой, — я собирался было продолжить бесконечную прогулку по городу, когда мой взгляд упал на брошенную кем-то развернутую газету. Я машинально взял ее — это был номер «Винер экстраблатт» — и прочел следующую статью под крупным заголовком, набранным готическим шрифтом: «Годовщина Шторица».

Имя тотчас же привлекло мое внимание. Именно его называл секретарь «Компани де л’Ест». Так звали претендента на руку Миры Родерих, а также знаменитого немецкого химика. В этом не могло быть ни малейшего сомнения.

Вот что я узнал:

«Через двадцать дней, 5 мая, в Шпремберге[39] будет отмечаться годовщина кончины Отто Шторица; можно предположить, что много местных жителей посетят кладбище его родного города.

Общеизвестно, что этот необыкновенный ученый прославил Германию своими чудесными работами, удивительными открытиями и изобретениями, которые так способствовали развитию физических наук».

И действительно, автор статьи не преувеличивал. Отто Шториц был знаменит в научном мире, особенно своими исследованиями новых лучей, лучей «X» — теперь уже слишком хорошо известных, чтобы так называться.

Но особое внимание я обратил на следующие строки:

«Все знают, что Отто Шторица при жизни некоторые люди, склонные к мистицизму, считали отчасти колдуном. Триста — четыреста лет тому назад он, наверное, подвергся бы преследованиям за связь с нечистой силой, его бы арестовали, осудили и сожгли на площади. Добавим, что со времени его кончины многие суеверные люди считают его мастером заклинаний, обладавшим знаниями, закрытыми для всех прочих смертных. К счастью, думают они, он унес в могилу значительную часть своих тайн, и можно надеяться, что даже его сыну они неведомы. Вряд ли можно рассчитывать, что эти добрые люди когда-нибудь прозреют; для них Отто Шториц остается последователем каббалы, магом и родственником дьявола!»

Как бы то ни было, подумал я, важно, что его сыну окончательно отказано от дома доктором Родерихом и что вопрос о соперничестве уже снят.

Репортер «Винер экстраблатт» продолжал:

«Следовательно, легко предположить, что по случаю годовщины, как всегда, соберется много народу, не говоря уже о близких друзьях, оставшихся верными памяти Отто Шторица. Можно смело утверждать, что крайне суеверные жители Шпремберга ждут какого-нибудь чуда и хотят быть его очевидцами. В городе все говорят, что на кладбище должны произойти самые невероятные, самые необычайные явления высшего порядка. Никто не удивится, если посреди всеобщего ужаса камень на могиле поднимется и уникальный ученый воскреснет во всей своей славе. И, кто знает, может быть, городу, в котором он родился, угрожает какой-нибудь катаклизм!..

В заключение отметим, что, по мнению некоторых людей, Отто Шториц не умер и что в день похорон было устроено его фиктивное погребение. Пройдет немало лет, прежде чем здравый смысл восторжествует над этими нелепыми легендами».

Чтение этой статьи навело меня на некоторые мысли. То, что Отто Шториц умер и похоронен, не вызывало никаких сомнений. То, что будто бы его могила должна вновь открыться 5 мая и он должен предстать как новоявленный Христос перед толпой, — на это не стоило обращать никакого внимания. Но если не было никакого сомнения в том, что отец умер, также несомненно и то, что его сын жив, безусловно жив. Это Вильгельм Шториц, отвергнутый семьей Родерих. Не будет ли он досаждать Марку и препятствовать его женитьбе?..

«Так! — подумал я, отбросив газету. — Попробуем рассуждать здраво! Вильгельм Шториц попросил руки Миры… ему отказали… с тех пор он исчез, поскольку Марк никогда ни словом не упоминал об этом деле, так зачем же волноваться и придавать предстоящей годовщине такое значение!»