Фёдор Чешко - Проклятый Страница 5

Уже было достаточно светло, но ярость, багровым туманом застившая Чекановы глаза, мешала ему заметить, как непостижимо меняется дергающееся под его ударами звериное тело. А потом обессилевшая рука упустила нож, в висках перестала грохотать барабаном дурная кровь и постепенно вернулась способность мыслить и узнавать, но изменить что-либо было поздно.

И Чекан заплакал - неумело, давясь рыданиями, размазывая по щекам кровавую грязь. Потому что не зверь лежал перед ним на жесткой болотной траве, а испоротое ножом стройное женское тело, и на обезображенном лице безвозвратно меркли огромные серые глаза.

Ведьмой ли была Чеканова любовь, бог ли, дьявол уберег ее от погибели звериным обличьем - какая разница, если можно было просто подставить горло под справедливо карающие клыки, и она бы осталась жить. А он... Он снова убил ее. Собственными руками. О боже, как сурово караешь ты раба своего!

Чекан медленно поднялся, постоял над убитой, глядя, как прозрачный туман растворяет в себе тело любимой. Вот и все. Без следа. Навсегда.

Неистовое ржание заставило его опомниться. Что это? Погоня? Нет. Какой-то неведомый человек взобрался на коня, зацепившегося уздой за крепкий корявый сук, и шпорит его, и хлещет, пытаясь угнать Чеканова друга в лес. Это кстати. Хоть есть теперь, на ком злобу сорвать. Ну, молись, конокрад...

Руки тряслись, но расстояние было невелико - под грохот выстрела нераспознанный тать кубарем покатился с седла, дернулся раз-другой и затих. Без особого желания, просто чтоб не стоять столбом посреди болота, Чекан подошел взглянуть на него и вдруг шарахнулся с диким безумным криком, вновь увидев смертную муку, стынущую в бездонных серых глазах.

Целованный в лоб Государем всея Руси стольник Малюты Скуратова рухнул в горькие травы, заколотился головой о мягкую лесную землю. Понял он, на что обрекло его предсмертное бессловесное проклятие - на самое страшное обрекло, чего страшнее и быть не может, и чтобы повторялось это за разом раз, без конца.

Утром к разоренному княжескому острогу выбрался из болотной чащи невиданный человек. Рослый и жилистый, но с лицом дряхлого старца, седой как лунь, он грохнулся на колени перед вышедшими навстречу ему барскими холопами, обеими руками оттянул ворот залитых кровью и грязью лохмотьев, выпрашивая величайшую из мыслимых милостей - смертельный удар наотмашь.