Филип Фармер - Человек на задворках Страница 5

--Он взрослый парень и сможет сам о себе позаботиться. А нам надо подзаправить Фордиану -- и в путь.

Фордиана оказалась потрепанным и заржавленным грузовичком-пикапом. Она стояла за окном спальни Пейли, так что он мог выглянуть из окна в любое время ночи и удостовериться, что никто не ворует с нее детали, а то и весь грузовичок.

--Не то, чтоб я сильно о ней беспокоился,-- проворчал Старина. Выпив четырьмя громадными глотками три четверти кварты, он снял крышку с радиатора и вылил в него остаток пива.

--Она знает, что никто другой ее пивом не угостит, так что, думаю, если кто-то из тех ворюг, что живут на свалке или в хибарах за поворотом дороги, попытаются стянуть что-нибудь с моей машины, она загудит и застреляет, и начнет разбрасывать вокруг себя всякие железки и брызгать маслом, так чтобы ее Старина проснулся и содрал с чертяки-вора его чертову шкуру. А может, и нет. Она женского племени. А доверять ихнему чертову племени никак нельзя.

Вылив в радиатор последнюю каплю, он взревел:

--Давай! Попробуй-ка теперь не завестись! Ты отобрала у меня славное пиво, иди найди такое еще! Будешь стрелять, как Старина мигом выбьет из тебя дурь кувалдой!

С широко открытыми глазами, но молча, Дороти взобралась на изодранное до дыр переднее сиденье рядом с Пейли. Стартер застрекотал, и мотор зачихал.

--Если не будешь работать, о пиве забудь! -- крикнул Пейли.

Последовал грохот, шипение, треск, бух-бух-буханье, лязг шестеренок, зверский и торжествующий оскал Старины, и они затряслись по глубоким рытвинам и ухабам.

--Старина знает, как обращаться со всеми этими потаскухами -хоть из плоти, хоть из железа, хоть на двух ногах, хоть на четырех, а то и на колесах. Я потею пивом и страстью и обещаю дать им пинка в выхлопную трубу, если они не будут вести себя приотлично, и это возбуждает их всех. Я так чертовски уродлив, что их тошнит от меня. Но как только они унюхивают такую мою странную, диковинную вонь -- и им конец, так и валятся к моим здоровенным волосатым ногам. И так было с нами всегда, с мужчинами Пейли, и с женщинами _Гъяги_. Вот почему их мужчины боятся нас, и вот почему мы попали в такую жуткую передрягу.

Дороти безмолвствовала, и Пейли, как только грузовичок протарахтел через свалку и выехал на 24-е шоссе США, тоже замолчал. Он, казалось, замкнулся в себе, стараясь не привлекать к себе внимания. Грузовичку понадобилось всего три минуты, чтобы добраться от их лачуги до городских окраин, и все это время Пейли вытирал потеющую ладонь о свою синюю рубаху рабочего.

Но он не пытался снять напряжение ругательствами. Вместо них он бормотал набор бессмысленных, как казалось Дороти, рифм.

--Ини, мини, майни, ми. Мне, Дружище, помоги. Хула, буда, тини, уини, протарань их, прокляни их, помоги мне пройти. Их преграду, мне пройти-идти-идти.

И только когда они углубились на милю в город Онабак и свернули с 24-го в переулок, он расслабился.

--Фюйть! Что за пытка, а я ведь занимаюсь этим уже несколько лет, с тех пор как мне стукнуло шестнадцать. Сегодня, кажись, хуже, чем всегда. Может, потому что со мной ты. Мужчинам _Гъяги_ не нравится, если видят со мной одну из их женщин, особенно такую милашку, как ты.

Неожиданно он улыбнулся и принялся распевать песню о том, что его усыпали с головы до ног "фиалками душистыми, душистее всех роз на свете". Он пел и другие песни, некоторые из которых заставляли Дороти краснеть, хотя в то же время они хихикала. Когда они пересекали улицу, чтобы попасть из одного переулка в другой, он перестал петь, оборвав себя на полуслове, и возобновил пение лишь на другой стороне.

Подъезжая к западному кварталу, Пейли сбросил скорость грузовичка до предела, и его маленькие голубые глазки принялись внимательно ощупывать груды отбросов и мусорные ящики позади домов. Вскоре он остановил грузовичок и спустился вниз, чтобы осмотреть находку.

--Дружище В Небесной Выси, для начала просто здорово! Глянь! -- несколько старых колосников от угольной топки. И куча кокса, и пивные бутылки -- за все это можно получить деньжата. Слезай, Дороти. Если тебе охота знать, как мы, тряпичники, зарабатываем себе на жизнь, надо влезть в нашу шкуру и попотеть с нами и почертыхаться. А если тебе попадутся какие-нибудь шляпы, непременно скажи мне.

Дороти улыбнулась, но, спустившись из кабины грузовичка на землю, поморщилась.

--В чем дело?

--Голова болит.

--На солнце все как рукой снимет. Вот гляди, как мы собираем. Задняя часть кузова поделена досками на пять секций. Вот эта секция здесь -- для железа и дерева. Эта -- для бумаги. Эта -для картона. За картон дают дороже. Эта -- для тряпья. Эта -для бутылок. Мы их продаем по залоговой цене и недурно наживаемся при этом. Если ты найдешь какие-нибудь интересные книги или журналы, клади их на сиденье. А я уж потом разберусь, оставить их себе или выкинуть в макулатуру.

Работа спорилась, и вскоре грузовичок уже катил дальше. Не проехав и квартала, им пришлось осадить его у другой кучи, куда их подзывала женщина. Своей худобой та напоминала засохший листок дерева, гонимый ветрами времени. Она с трудом приковыляла с заднего крыльца большого трехэтажного дома с перекошенными оконными рамами, дверьми и куполообразными скатами крыши по углам. Дрожащим голосом она объяснила, что является вдовой состоятельного адвоката, умершего пятнадцать лет назад. Она только вчера решила избавиться от его коллекции юридической литературы. Все книги аккуратно упакованы в картонные ящики, не очень большие, так что их совсем не трудно нести.

Даже, добавила она, и взгляд ее выцветших, водянистых глаз неуловимо переместился с Пейли на Дороти, даже бедному однорукому мужчине и молодой девушке.

Старина снял шляпу и поклонился.

--Будьте уверены, мэм, моя дочь и я были бы только рады выручить вас с уборкой дома.

--Ваша дочь? -- проскрипела старуха.

--Она, ясно, вовсе не похожа на меня,-- ответил он.-- Ничего удивительного. Она -- моя приемная дочь. Бедняжка осиротела, еще когда пачкала пеленки. Ее отец был моим лучшим другом. Он погиб, спасая мою жизнь. Он лежал на моих руках и умирал, и он умолял меня позаботиться о ней как о собственной дочери. И я сдержал обещание своему умиравшему другу, да упокоится душа его в мире. И пусть я -- бедный тряпичник, мэм, я все делал, чтобы воспитать ее порядочной, богобоязненной и послушной девочкой.

Дороти пришлось забежать за грузовичок, где она зажала рукой рот и корчилась, претерпевая муки в попытках сдержать рвущийся низ нее смех. Когда она овладела собой, старая леди говорила Пейли, что она проводит его туда, где находятся книги. Потом она заковыляла к крыльцу.

Однако Старина вместо того, чтобы проследовать за ней через весь двор, остановился у ограды, которая отделяла переулок от заднего двора. Он повернулся и бросил на Дороти взгляд, выражавший крайнее отчаяние.