Михаил Кривич - Женский портрет в три четверти Страница 5

Зал почти опустел. Председатель уже не садился на стул, готовый в любую секунду положить конец затянувшейся комедии.

Свет опять погас. Горела только контрольная лампочка возле ассистента. Я бросил взгляд на экран, ожидая увидеть очередной марсианский пейзаж, который мне пытаются выдать за фотографию чего-то белкового.

И обомлел.

Светловолосая женщина с очень темными глазами смотрела с экрана вдаль спокойно, мягко, без тени улыбки, но не печально, скорее сосредоточенно, будто ловила ускользающее воспоминание.

Она была снята в три четверти. Профессиональные фотографы особенно любят этот ракурс; сейчас я понял, что они правы. Женщина показалась мне прекрасной. Нет, она в самом деле была прекрасной, и когда я потом рассказывал о ней Оле, она меня ни минуты не ревновала.

На женщине не было одежды. То есть я не стал бы на этом настаивать: она была сфотографирована по плечи, и можно допустить, что на ней открытое вечернее платье или купальник. Но мне показалось, что женщина на портрете вообще не знает одежды. При этом изображение было столь целомудренным, что хоть сейчас помещай на обложку женского журнала.

Несколько секунд в полупустом зале стояла тишина. Потом ктото засмеялся. Сидевший рядом с председателем академик, известный всему научному миру склонностью к мистификациям, громко сказал: - Весьма уместная на нашем конгрессе иллюстрация по поводу совершенства некоторых белковых тел...

- Я, со своей стороны, благодарю докладчика за демонстрацию этой сугубо научной фотографии,- поддержал его председатель. - Ваш снимок превосходен.

- Но это не мой снимок,- забормотал кандидат.- Я его сроду не видел. Тут какое-то недоразумение...

Человек у эпидиаскопа, неожиданно оказавшийся в центре внимания, полез в свою машину. Председатель махнул рукой и направился к выходу. Но сэр Уильям оставался на месте - он, я и еще кандидат: тот словно приклеился к своей трибуне.

- Рамка ненормальная, пропади она пропадом,- ни к кому конкретно не обращаясь, прошипел ассистент.- Как слайд в нее провалится, так не вытащишь.

Бризкок наконец встал и жестом указал кандидату, чтобы тот спустился в зал. Кандидат послушался. Вилли взял его под руку и подвел к эпидиаскопу. Мой призывный взор он игнорировал.

Профессор Бризкок отстранил ассистента и собственноручно вставил первую картинку. На экране возник уже знакомый марсианский пейзаж. Вторая картинка - почти то же. Третья - ничего нового. Кандидат согласно закивал головой - мол, все в порядке, это мои слайды. Сэр Вилли укоризненно поглядел на него, ассистент ошалело искал на столике пропавшую картинку. Откуда, скажите на милость, откуда этот портрет в три четверти?

И тут меня осенило. В тот миг я знал, что чувствовал Ньютон, сидя под яблоней, если он вообще когда-нибудь под ней сидел.

У каждого свое везенье. Не зря я оказался неподалеку от эпидиаскопа и наблюдал за муками ассистента...

Я вскочил со своего места и решительным шагом подошел к столику. Мягко отстранив профессора (потом он говорил, будто я налетел на него, как фокстерьер на коннсу), веял три слайда и сложил их вместе, плотно сжал я все три разом вставил в ралжу. И ненормальная рамка со скрипом привяла их.

Кандидат глядел на меня, вытаращив глаза; взгляд сэра Уильяма был мягким и понимающим - так невропатолог смотрит на запущенного пациента. Я горделиво (Бризкок уверяет, что криво и заискивающе) улыбнулся и щелкнул выключателем.

На экране появился женский портрет.

ОТКРЫТКА С ВИДОМ УНИВЕРСИТЕТА НА ЛЕНИНСКИХ ГОРАХ

Маргарет, мой друг, это университет в Москве; не правда ли, здание величественно? Впрочем, оно ничуть не взволновало меня своими тщательно выверенными пропорциями. Зато изгиб реки, вблизи которой университет выстроен, я фотографировал неоднократно - в надежде, что вы разделите мой восторг. Поиск соразмерного ныне для меня главное, а все прочее, включая конгрессы, не более чем обязанность, выполняемая по привычке и ради соблюдения условностей, которых в науке, право, не меньше, чем на светском приеме.

Бернар и О'Бумба любят вас по-прежнему.

Ваш Уильям

Глава 4

Позвольте представить - сенбернар Бернар и кот О'Бумба Швейцары столичных отелей в некоторых вопросах осведомлены лучше, чем заезжие нобелевские лауреаты,- мое служебное удостоверение производит на них впечатление. Особенно когда я в темносинем костюме.

Человек с опереточными галунами почтительно посторонился и дал мне возможность проникнуть в вестибюль, устланный красивым ковром. Шагая через две ступеньки по широченной мраморной лестнице с мраморными же перилами, я поднялся на второй этаж фешенебельных номеров - конечно же сэру Уильяму пристало жить только в номерах, все эти новомодные, скандинавами строенные, многоэтажные инкубаторы не для него. У высоченной, под потолок, темной двери с пудовой бронзовой ручкой я остановился в задумчивости: неудобно же вламываться без предупреждения к англичанину, к тому же нашему другу и не последнему человеку в Кембридже. Однако назад пути у меня не было, и я тихо постучал в дверь.

Выждал порядочную паузу, постучал опять, чуть громче. Прошел по дереву костяшками пальцев. Раз-другой грохнул кулаком. Нажал на ручку - и дверь мягко открылась. Раздалось глухое неразборчивое "Come in", и я робко вошел в просторную комнату. Типичный гостиничный номер для небедного иностранца, готового выложить лишнюю сотню долларов в день за купеческую, в "русском стиле", лепнину и позолоту, как в Сандуновских банях. В сочетании с мебельным модерном - квадратными креслами, обтянутыми под сафьян, и коротколапыми столиками под что-то мореное - производит неотразимое впечатление.

- Простите, сэр,- громко сказал я, привлекая к себе внимание хозяина, который, видимо, был в спальне или в ванной, и мне в ответ откуда-то снизу, из-под козетки, раздалось глухое: "Хымм..." Что бы там ни говорили, а газетный репортер - сугубо мужская профессия. Бьюсь об заклад, всякая дама на моем месте рухнула бы в обморок без промедления, я же лишь отер со лба капли пота. Что-то бело-рыжее, могучее, с огромной головой поднялось мне навстречу и остановилось, шумно втягивая воздух черными ноздрями и подрагивая тяжелыми брыльями.

Бризкоков сенбернар оказался великолепным экземпляром.

Я понимаю, было отчего обомлеть, когда он шествовал по гостиничному коридору впереди своего хозяина.

Пес брезгливо понюхал полу моего пиджака и отвернулся.

Я фальшиво улыбнулся и сделал попытку погладить собаку, но чудище так оглядело меня своими глазками с отвисшими нижними веками, обнажив при этом желтые клыки, что я спрятал руку в карман. "Хыммм...ынн..." - пробормотал пес утробным голосом, и я понял, кто приглашал меня войти.