Андрей Николаев - Реликт Страница 5

-- А Юлька?

-- Нам приказано убрать тебя отсюда. Скажу больше: мы не можем забрать тебя силой, но в твоих интересах согласиться. Теперь ребенок - не наша забота. И не твоя.

-- Я остаюсь, - я слегка присел, стараясь держать обоих в поле зрения, - кто из вас рискнет своей вечной жизнью? Ну? Ничего страшного ведь социум не заметит.

Они переглянулись. Затем тот, кто говорил со мной взял другого за одежду и притянул к себе.

-- Ну что, теоретик? Что теперь?

Тот слабо пытался вырваться.

-- Откуда я знаю. И вообще, ты привлек это существо, ты и ...

-- Я? Правильно, я. Ты только идеи подкидываешь. Я исполнитель, ты - в стороне!

Он недобро глянул на меня. Я ждал.

-- Ладно, приятель, делай, как знаешь. Тебе все равно не спасти ее.

"Теоретик" наклонился ко мне и почти прошипел:

-- А от нас тебе будет сюрприз. Помнишь свою последнюю охоту? А-а, помнишь! Вот на ней и подохнешь! Я тебе это обещаю!

Они растворились в струях дождя.

Бабка Катя все еще сидела у подъезда. Я подошел и уселся рядом, надо было хоть немного обсохнуть.

-- Амур, ты что, купался? Ишь, как вымок. А там рычал кто-то, ох как страшно рычал. Я подумала: не ты ли с кем сцепился.

Нет, баб Кать, не я. Я смирный и послушный.

-- Ну, давай посидим, поговорим. Ты хоть знаешь, почему тебя Юлька Амуром назвала? Нет? Так это я подсказала. Да! Смотри, говорю, какой зверь полосатый. Ну, прямо тигр амурский, да и только! Вот так-то.

Спасибо, баб Кать, мне нравится.

Два дня во дворе только и говорили об убитой собаке. Сошлись на том, что какие-то отморозки зарезали безвинное безответное существо. Только бабка Катя имела свое мнение, даже не мнение, а так, подозрение, но высказала она его только мне.

-- Ты ведь, Амур, гулял в ту ночь. А? Чего молчишь? Неужто не видел ничего?

Нет, баб Кать, ничего не видел.

-- Ох, не простой ты пес, ох не простой. Ладно, не скажу никому, но ты уж за Юлькой пригляди, а то смотри, что делается.

Какой разговор, конечно пригляжу. Но видно недолго осталось. Те двое говорили, что в ближайшее время Юлька должна ..., ну ... это. А если нет, то все обойдется. Уж я постараюсь, чтобы ...мм... обошлось.

-- Чего это, на ночь глядя? Что, до завтра не подождет, - мама Наташа, прикрыв телефонную трубку ладонью, недовольно посмотрела на Юльку.

-- Ну мам, ну она говорит завтра отнесут уже. Да я быстро.

-- Одна нога здесь, другая там! Ясно? - мама Наташа махнула рукой. Да, Свет, да. Нет, я не пропала, у Юльки подружке какую-то тряпку от Диора притащили, вот просится посмотреть. Пусть сбегает, это рядом, - она опять прикрыла трубку. - Юлька, денег все равно нет!

Только я прилечь собрался. Эх, жизнь собачья! Ну ладно, пошли что ли. Юль, не беги ты так, я же только что каши наелся. У-у, коза длинноногая.

На втором этаже мы обогнали бабку Катю. Она, держась за перила, потихоньку спускалась по лестнице, держа в руке металлический ящичек со шприцами.

-- На дискотеку, баб Кать?

-- Да как же, потанцуешь с вами. Петровна звонила, плачет, у Васьки ее опять сердце прихватило. А ведь моложе меня! Все водочка, все она, родимая. Ну, выпей пол литра, ну семьсот и хорош! Так нет, до звериного облика надо обожраться!

Она продолжала спускаться, ругая не знающего меры Ваську, когда мы выскочили на улицу и, не сбавляя темпа, понеслись в пятый подъезд к Юлькиной однокласснице.

-- Амур, сиди тут. За кошками не гоняйся, крыс не ешь - только сейчас кашу трескал. Все, я быстро.

Да, быстро. Знаю, знаю. Я присел и огляделся. Уже стемнело, с запада опять шла гроза. Там вовсю гремело и полыхало, скоро и нас накроет, а Юлька без зонтика.

В помойке у гаражей кто-то зашуршал. Я принюхался. Каша - кашей, но без мяса...

Знакомый зуд возник за ушами, и удары колокола опять догоняли друг друга.

Он возник прямо из ничего в тени старого ясеня там, где полутьма переходила в ночь. На этот раз он был похож на человека, хотя судить было трудно - нелепая одежда скрывала его. На нем была какая-то темная хламида с капюшоном складками ниспадающая до земли. Он не стал ничего говорить, он приподнял руки, повернул их ладонями вперед и шагнул ко мне. Загустевший вдруг воздух упруго толкнул меня в морду и я понял, что медлить нельзя. Я сорвался с места, будто меня под хвост тяпнула сороконожка, толкнулся всеми лапами и прыгнул на него выпуская когти... и словно ударился в раскаленную стену. Меня отбросило назад и, перевернувшись через голову, я распластался на асфальте. Лапы и морда горели. Разлепив опаленные веки, сквозь радужные круги перед глазами, я увидел, что мои когти стальными шариками вплавились в лапы. Вот паразит, как же я теперь буду их втягивать?

Он сделал еще шаг, снова приподнимая руки. Я подобрался и, проскрежетав бесполезными железками на лапах, опять прыгнул на него...

На этот раз я даже удара не почувствовал, очнулся - лежу мордой в асфальт в собственной блевотине, как упившийся тинэйджер. Это было так унизительно, что я чуть не завыл от стыда. Он шагнул еще и встал прямо надо мной. Я не мог разглядеть лица под капюшоном, но если оно было, уверен, он улыбался. Не торжествующе, но снисходительно. Так улыбаются нахальному мальчишке показав свое превосходство. Я подтянул передние лапы и кое-как выпрямил их приподнявшись. Затем подсунул под себя свой толстый удобный хвост и посмотрел ему прямо в черный провал капюшона. Ты рано улыбаешься и ты напрасно подошел так близко. Я, конечно, хочу еще пожить, но для чего-то определенного, а не разжиревшей шавкой на поводке. А ваше время кончается... считай, что кончилось! Я открыл пасть, будто и впрямь собираясь завыть. По пищеводу поднималось что-то раскаленное, колючее. Словно я проглотил солнце и теперь оно нашло выход. Солнце заполнило всю глотку и дышать стало нечем. Он что-то понял и отшатнулся. Поздно! Раздирая мне пасть и плавя зубы, солнце рвалось на свободу.

-- Ну как не налить было, а Кать? Годовщина Курской дуги все-таки. Он ведь мальчишкой совсем в танке там горел, - Петровна смахнула слезу, - вот сегодня друзей поминал.

-- Не знаю, не знаю, - Екатерина Ивановна убрала шприц и встала с табуретки, - всех друзей помянуть - водки не хватит, а если так пойдет, то скоро ты его поминать будешь. Ладно, пойду. Водку то не выливай, оставь ему грамм пятьдесят на опохмел, а то погубишь мужика.

На улице она пошарила по карманам в поисках "Беломора". Забыла. Придется домой зайти. А вот я Юльку дождусь, ее и попрошу ко мне сбегать, решила Екатерина Ивановна. Набегавшие тучи съедали звезды, зашумел ветер. Опять гроза, ну что ж - июль, знамо дело. Громыхнуло так близко, что Екатерина Ивановна вздрогнула и решила дождаться Юльку у подъезда под козырьком. Шаркая валенками, она спустилась по ступенькам и тут какое-то движение в конце дома привлекло ее внимание. Близоруко сощурившись, она пригляделась. У последнего подъезда сидел Амур, а перед ним, на границе света и тьмы, стоял кто-то в темном плаще - не плаще, в балахоне каком-то. Амур поднял морду, словно собираясь завыть. Тот, в плаще, отпрянул, нелепо взмахнув широкими рукавами. Ослепительный шар раздулся и лопнул между ними брызгами нестерпимого света, заставив Екатерину Ивановну на секунду зажмуриться. И тут же гулкий раскат грома ударил по барабанным перепонкам. Тугой теплый ветер бросил ей в лицо пыль и опавшие листья. Что же это делается, а? Екатерина Ивановна вытерла ладонью лицо и решительно двинулась к последнему подъезду. Еще издалека она увидела, что там уже никого нет. На потрескавшемся асфальте выделялся темный, вроде как, закопченный круг. Что-то блеснуло под ногой. Она наклонилась и подняла с земли обрывок ошейника с бляшкой.