Пол Андерсон - Героическая личность Страница 5

Мать его была поденщицей на Венере. Отца он не знал. Тот вроде бы входил в отряд космических разведчиков и погиб молодым, так и не увидев собственного ребенка. Когда Мануэлю исполнилось тринадцать, его отправили на Сириус, и с тех пор он не бывал в Солнечной системе. Кем он только не был за свои сорок лет — космонавтом, шахтером, портовым грузчиком, охотником, техником; он сражался в гражданских войнах, он воевал с болдиками, он занимался в колониальных мирах политикой и другими темными делишками.

Как это у него получалось, я не знаю, но он умудрялся выкраивать свободное время, чтобы читать, много и беспорядочно. Однако книгам он доверял меньше, чем собственному чутью. В плен он угодил четыре года назад, когда горзуни вторглись на альфу Центавра, и изучал их теперь так же хладнокровно, как некогда людей.

Да, он был словоохотлив, но до известных пределов, которые вряд ли когда переступал. Маска мечтателя-одиночки успешно скрывала его внутреннюю сущность. Трудно было понять, то ли напускная холодность выморозила его душу и сделалась второй натурой, то ли под доспехами безразличия и в самом деле таились нежность и ранимость. Мануэль умело пользовался этой двойственностью: не ведая, чего от него ожидать, люди в его присутствии нервничали, обрекая себя тем самым на подчинение его воле.

— Какой-то он странный, — заметила однажды Кэтрин. Мы как раз остались одни. — Никак не разберусь, гений он или маньяк.

— Быть может, все сразу, милая, — ответил я с оттенком раздражения в голосе. Не люблю, когда мной помыкают.

— Пожалуй. Но если так… — вздрогнув, она теснее прижалась ко мне. — Давай не продолжать, ладно?

Транспорт пересекал пустынные просторы космоса, неся в себе груз ненависти, страха, надежд и отчаяния. Мы не теряли зря времени и проводили дни напролет за работой.

Следовало отрегулировать дряхлые двигатели, а заодно — отвести глаза серым мохнатым гигантам, которые внимательно наблюдали за нами. Мы устраняли следы подрывной деятельности Мануэля, мы паяли, варили, крепили, проверяли, отламывали и прилаживали снова. Экраны радиационной защиты нагревали двигательный отсек до такой степени, что тяжело было дышать. Стонали генераторы, грохотали разболтанные турбины, натужно гудели огромные преобразователи. Мы починили корабль, но готовы были в любую минуту вернуть его в прежнее состояние.

— Саван Пенелопы, — фыркнул Мануэль. Я удивился: не часто встретишь космического бродягу с познаниями из греческой мифологии.

— Чего мы ждем? — спросил я как-то. Вой генератора, который мы ремонтировали, исключал возможность того, что нас подслушают. — Пора начинать.

Мануэль поднял голову. В свете аварийной лампочки его рябое лицо блестело от пота.

— Рано, — сказал он. — Пускай капитан в очередной раз наклюкается, а тогда…

Тем временем двое рабов взбунтовались без нашего подстрекательства. Охранник подошел слишком близко к двери камеры, где содержались мужчины, и один из тех двоих выхватил у него из кобуры пистолет и застрелил на месте, а потом взялся за замок на прутьях решетки. Горзуни усыпили его метким выстрелом, но второй раб отбивался руками и зубами, пока его не повалили и не скрутили. На глазах остальных пленников с бунтовщиков живьем содрали кожу.

Когда мы возвратились в свою каюту, Кэтрин не смогла сдержать слез. Спрятав лицо у меня на груди, она плакала так долго, что я даже испугался: перестанет ли она когда-нибудь? Я обнял ее и попробовал утешить, бормоча все ласковые слова, какие только приходили мне на ум.

— Они получили по заслугам. — В голосе Мануэля сквозило презрение.

— Глупцы, слепые глупцы! У них в руках заложник, а им вздумалось поиграть в героев! Им обязательно надо было прикончить его! И чего они добились? Нет, они заслужили свою участь.

Помолчав, он прибавил задумчиво:

— Впрочем, если нам удастся превратить страх рабов в ненависть, еще не все потеряно. По крайней мере им устроили хорошую встряску.

— Вы начисто лишены жалости, — укорил его я.

— Жалость помеха, когда вокруг одни тупицы. Мы не в тех обстоятельствах, чтобы распускать нюни. Мы живем в эпоху распада и хаоса, и лишь тот, кто признает это, способен совладать с ситуацией. В наших условиях совершенство невозможно, о нем не стоит и мечтать. Мы вынуждены идти на компромиссы и стремиться к целям, которые худо-бедно, но достижимы. Хватит причитать, — бросил он Кэтрин. — Мне надо подумать.

Она уставилась на него широко открытыми глазами, в которых стояли слезы.

— Ну и видок у вас, — ухмыльнулся он с издевкой. — Красный нос, набрякшие веки, да икота вдобавок. Кончайте реветь, детка.

Кэтрин судорожно вздохнула. На щеках ее проступил румянец. Проглотив слезы, она вырвалась из моих объятий и повернулась к Мануэлю спиной.

— Я все-таки отвлек ее, — прошептал мне Мануэль, озорно улыбаясь.

Бесконечно пустые дни слились в некое безвременье, которое окутало нас словно покрывалом. Я гадал, не превратился ли наш звездолет в «Летучего голландца» с командой из бесов и проклятых, обреченного на вечное скитание в космосе. Мануэля торопить было бесполезно, а потому я заглушал снедавшее меня нетерпение работой. Теперь мне кажется, что он сознательно оттягивал время, что он хотел отобрать у рабов последнюю надежду, сохранив единственно жажду мести. В бою отчаявшиеся неудержимы.

Мы с Кэтрин страдали от того, что не можем побыть наедине. Поцелуй украдкой, легкое касание руки, два-три словечка — иного нам не оставалось. А кончив дневную работу, мы валились с ног от усталости и засыпали, едва добредя до каюты.

Я заметил однажды, что Мануэль шепчется о чем-то с мичманом Хокусаем, который попал в плен вместе с нами. Хокусай как нельзя лучше подходил на роль человека, который возглавит рабов, но откуда узнал об этом Мануэль? Видно, здесь сказался его природный дар — распознавать людей с первого взгляда.

Конец наступил внезапно. Мануэль растолкал меня. Моргнув спросонок, я поглядел на ненавистные стены. Гравиполе опять вышло из строя: переборки прерывисто пульсировали.

— Ладно, ладно, — пробурчал я. — Встаю. Но когда он начал будить Кэтрин, я запротестовал:

— Зачем? Сами справимся.

— Нет, — отозвался он. Смуглая кожа его лица подчеркивала белизну зубов. — Капитан отключился. Я слышал, как горзуни обсуждали это между собой.

Я встрепенулся и сел. По спине моей побежали мурашки.

— Пора?

— Не горячись, — посоветовал Мануэль. — У нас куча времени.

Натянув одежду, мы выбрались в коридор. Все было спокойно. Если не считать неравномерного гудения двигателей, тишину нарушало только шарканье наших ног да мое хриплое дыхание. Кэтрин была неестественно бледна, но моей поддержки, похоже, не искала. Она шагала бок о бок с нами, и была в ней какая-то отстраненность, которой я не понимал. По пути мы то и дело наталкивались на горзуни и поспешно отступали в сторону, как полагается рабам. Но взгляд Мануэля, которым он провожал гигантов, выражал торжество — смешанное, как мне показалось, с горечью.