Андрей Бельтюков - Корни Страница 5

Он неожиданно задремал.

Громовой раскат потряс дом до основания. Суров посмотрел на часы. Было половина седьмого вечера. Он по-прежнему находился один. В гостиной было почти совсем темно, за окнами плескался мрак, лишь желтая полоса пробивалась сквозь шторы с освещенной террасы.

Почему задерживается Диана?

От нового удара грома затряслась посуда на столике.

Суров поднялся, натыкаясь в темноте на предметы. Он подошел к стене, нащупал выключатель. Гостиная озарилась скверным красноватым светом. Лампочки светились вполнакала.

Суров выбрался на террасу, снедаемый беспокойством. Дождя не было, но с моря дул порывистый ветер.

Ощущалось, что он еще только пробует силы. Гигантский огненный нож вновь вскрыл почерневшую жесть неба. Глухой рокочущий звук докатился почти мгновенно. Суров повернулся, и тут что-то мягко ударило его по плечу. Он инстинктивно схватил свисавший на грудь предмет.

На миг ему показалось, что он держит, маленького осьминога… В темноте болтались какие-то белые дряблые нити. Суров шагнул к свету. Вот черт!

Это был всего лишь небольшой росток, с корнем вырванный ветром. На стебле виднелись крупинки земли. Суров отшвырнул его.

В доме он набрал номер управляющего банком.

Длинные гудки. Никого, как и следовало ожидать. Где ее носит? Он начинал беспокоиться.

Следующие два часа прошли в тяжелом ожидании.

Суров уже намеревался обзванивать знакомых, как в коридоре раздались шаги. В дверь гостиной постучали.

— Да, — выдохнул Суров, недоумевая.

На пороге возник Цкато.

— Хозяин…

У Сурова глаза мгновенно налились кровью.

— Убирайся! Разговор будет утром.

Цкато сжал зубы. Нужно было объяснить все. Но как? Как добиться, чтобы ему поверили? И тем не менее сделать, что было необходимо, потому что теперь садовник знал — ему одному уже не справиться.

— Хозяин! Это важно! Я видел… — В его голосе раздались молящие нотки. — Хозяин, та роща на побережье… — Он запнулся. Не хватало слов: ему требовалось время, а его-то как раз и не было.

— Вон!!

Минул еще час. Суров взялся за телефон. Бесполезно. Диану не видели нигде. Нужно отправляться спать.

Завтра ему понадобятся силы. Ночь, по всей видимости, предстоит провести одному.

Он добрался до спальни. Кровать показалась жесткой. Суров повернулся, выключил свет и вытянулся в полной темноте на своем ложе. Сна не было. Ветер раскачивал дом, точно гнилой зуб, словно намереваясь выдрать его с корнем. Суров услышал, как первые дождевые капли впились в подоконник.

Ему сделалось не по себе. Выпить еще, что ли? Он шевельнулся, намереваясь подняться, однако у него ничего не получилось. Похолодев, Суров почувствовал, что руки и ноги будто приросли к кровати. Он был не в силах ими даже пошевелить! Суров напрягся — безрезультатно.

Кошмар! Он мог лишь озираться, но это немного давало в темноте. Суров едва не закричал от охватившего страха. Он бешено закрутился, пытаясь определить хотя бы, что именно удерживает его, и вдруг услышал негромкий скрежет. Суров замер. Скрежет повторился, и он почувствовал, как кровать шевельнулась. Теперь она слегка раскачивалась. Это могло бы показаться даже приятным… в другой ситуации. Определенно с кроватью что-то происходило. Суров ощущал, что она словно переламывается под ним пополам, причем место излома приходилось точно под поясницей.

Ему еще не было больно, но стало трудно дышать.

Непрекращающийся скрежет! И почти сразу — хруст в позвоночнике, а следом всплеск адской боли. И скрежет, скрежет, скрежет!..

Он очнулся. Его окружал мрак. Сердце колотилось так, что оставалось удивляться, как выдержали ребра.

Суров поднял руку, коснулся лба. Пальцы дрожали.

Пошатываясь, он вышел в холл. Надрываясь, скрежетал телефон. Отвратительнее звука не существовало в целой вселенной. Суров снял трубку.

Телефонный голос врезался в тишину дома. Мембрана визжала. Первым побуждением было швырнуть трубку на рычаг, но он только крепче сжал пальцы.

— Ты? Ты? Что?! Я тебя не слышу!!

— Не вопи.

— Какого черта тебе нужно?

Деснос на том конце то ли вздохнул, то ли всхлипнул.

— Меня пытались убить! Только что! Слышишь? Я уцелел, я чудом уцелел, Мик! Мик!..

Дальше уже он не слышал. Невероятно! Его люди не допускали подобных оплошностей. Если брались, то дело доводили до конца. И тем не менее Деснос жив.

Что это значит?

— Ну чего ты орешь, как драный кот на пожаре! Что у тебя приключилось?

Понять грека было невозможно. Ужас лишил его способности внятно излагать впечатления. Суров уловил лишь, что пережитое совершенно потрясло Десноса. Вообще-то имевший богатый опыт за плечами, тот сейчас был полностью сломлен. Это озадачило Сурова.

Его люди не прибегали к экстравагантным средствам.

Ни черта непонятно.

— Я не могу здесь оставаться, — Деснос внезапно заговорил голосом почти нормальным. — Я приеду.

— Что? Не валяй дурака! Сиди и не высовывай… — прерывистые гудки вязко вкручивались в ухо.

Ну, значит, так тому и быть. Пусть. Он сделает это сам. Есть время подготовиться.

Суров вернулся в спальню. Ночник чуть жил. Бордового цвета стены сделались словно черными. Ореховый столик у изголовья кровати плыл к нему сквозь полумрак. Он взялся за верхний ящик.

Пистолет показался единственно реальной вещью в этом пустынном и почти враждебном доме.

Суров взял "веблей" в левую руку, выдвинул магазин. Двух патронов недоставало. Он знал. Двух…

…Красный песок. Брезентовый кокон. Солнце катится вниз… Магазин с щелчком стал на место. К черту воспоминания! И тут его пронзило: Глаузер! Глаузер нужен ему. Только он этой дьявольской ночью. Да!

Немедленно.

Он набрал номер. Против ожидания ответили сразу.

Женский голос. Услышав его интонации, Суров сразу внутренне подобрался.

Там что-то случилось.

— Я прошу соединить с Глаузером!

Отдаленно на том конце слышался шум, похожий на людской гомон. Женщина замолчала, потом раздался щелчок и низкий мужской голос произнес:

— Глаузер не может подойти. Кто его спрашивает?

Суров назвал себя. После короткой паузы мужчина сказал:

— Это полицейский уполномоченный, — Суров не разобрал фамилию. — К сожалению, вам не удастся поговорить с вашим другом. Три часа назад Максим Глаузер умер.

Не поворачивая головы, Суров нащупал кресло, тяжело опустился. Известие его поразило. Смерть Глаузера представлялась немыслимой. Суров запрокинул голову. Его охватило оцепенение, казалось, он даже перестал моргать. Что-то свершалось сейчас вокруг него, что-то неподвластное его воле, некая сила, холодная и непримиримо враждебная, воплощала не торопясь свой замысел, ни помешать, ни постигнуть конечную цель которого он был не в состоянии. Он намеревался сделать свою игру, но его вынудили принять участие в партии, правил которой он не знал.