Вячеслав Назаров - Нарушитель Страница 5

Яйцо! Типичное неоплодотворенное яйцо в невидимой броневой скорлупе, пробить которую может только звездолет - посланец разумной жизни!

Бред!.. И все-таки слишком много для случайной игры совпадений...

- "Прима", я - "Альфа", ваша связь, почему не выходите на связь? "Прима", почему молчите?

Андрей вздрогнул и глянул на часы. Он летит уже больше часа.

- "Альфа", я - "Прима", слышу хорошо, все в порядке, аппаратура отлично, обстановка без изменений, иду над квадратом 144-А, курс прежний...

Он выпалил все одним духом, ожидая очередного вежливого и лаконичного "втыка", но после секундной паузы раздалось неожиданное: "Замечтались?"

Андрей удивленно покосился на индикатор тембра: нет, он не ошибся, в голосе Медведева звучала грусть. Что это с ним? Грустный Медведев? Ну и дела... Сегодня что-то случится.

- Что же вы молчите? Мечтайте на здоровье. Только в перерывах не забывайте вовремя выходить на связь... А мечтать обязательно надо. Иначе...

Медведев замолчал, и Андрею захотелось поделиться внезапной догадкой. Но перед глазами сверкнула неизменная пилочка для ногтей, тонкие губы, скошенные усмешкой, и он ответил сухо:

- Да нет, Петр Егорыч, я не мечтаю. Просто докладывать не о чем...

В шлемофоне что-то щелкнуло, и голос Медведева отрезал:

- В таком случае прошу вас быть точным.

Призрачный ковер внизу помутнел. Впереди вставала серебряная дуга, тесня черноту неба, и из-за горизонта ударили первые струйки влажного зеленого света. Короткий черный день кончился.

Андрей выключил автопилот и взялся за рычаги управления, хотя до цели было еще далеко. Просто ему нужно было сейчас собраться, соединить разбросанные мысли в одну прочную цепь.

В конце концов, Медведев в чем-то прав. Самое трудное - не сама идея, а доказательства.

О тайнах центра галактики думать пока рано. И о том, откуда берутся кристаллопланеты. И почему они существуют только в системах двойных звезд. И почему они так подозрительно одинаковы. И почему они родились - или созданы? - именно такими, какие они есть. Решить все это не под силу одному человеку. Здесь нужны сотни теоретиков и сотни экспедиций, десятки, а может быть, и сотни лет труднейших и всесторонних исследований.

Прежде всего надо опровергнуть Штейнкопфа. Иначе никогда не уйдут к сердцу галактики звездные корабли, а дразнящая догадка о планетах-посланцах останется красивой сказкой, которую можно рассказать только сыну. "Дозвездное вещество и жизнь несовместимы..."

Нет! Тысячу раз нет! Если до экспедиции это было неосознанное желание, если в течение последних шести месяцев было это смутное, постепенно нарастающее предчувствие, то теперь это уверенность - никакого барьера нет, и нет запретной двери. Есть манящие маяки неведомых берегов, есть зыбкие сигналы тайны, грандиозность которой трудно представить.

Но кто поверит ему там, на Земле? Чем докажет он свою правоту? И кто будет его слушать всерьез, если он сам представит Международному Совету Космонавтики толстую папку собственных наблюдений, с первой до последней строчки подтверждающих "теорию жизненного барьера"? Его просто отправят в психолечебницу да еще, чего доброго, припишут сумасшествие "влиянию звездного вещества".

А может быть, он действительно немного не в себе?

Выплыл, клоня тяжелые соцветья, сиреневый куст. Милая сирень" ты недаром тянулась к обзорному экрану, принимая его за окно, ты бы наверняка выжила здесь, но бдительный автомат стерилизатора не выпустит нас с тобой из корабля, ибо его механическая память крепко хранит сто второй пункт устава...

На панели изо всех сил мигали сиреневые посадочные огни.

Андрей резко заложил ручку влево и вперед до отказа. Дископлан встал чуть не на ребро и по крутой спирали пошел вниз.

- "Альфа", я - "Прима", квадрат 288-Б, иду на посадку, аппаратура отлично, обстановка без изменений, все в порядке. "Альфа", я - "Прима", иду на посадку...

- "Прима", я - "Альфа", вас понял, не задерживайтесь, учтите повышение гравитации через двадцать пять минут...

- "Альфа", вас понял...

Зеленовато-белый овал озера стремительно приближался, и Андрей снова отметил поразившую его в первый раз правильность формы. Озеро окружали широкие террасы, тремя уступами сходящие к самой воде. На нижнем уступе покачивался большой трехцветный шар - опознавательный знак витаскопа. Дископлан, мягко спружинив, сел рядом.

Небо призрачно розовело, и лохматое зеленое солнце пылало уже во всю силу, на глазах забираясь все выше и выше. Синевой моря отливали гладкие блестящие террасы, фиолетовым, синим и голубым искрились нависающие лопасти окрестных скал. И только озеро вблизи было чистейшего матово-молочного оттенка, как экран выключенного видеофона.

Андрей не спешил к витаскопу. Он умышленно оттягивал эту минуту последнюю минуту надежды, потому что чувствовал: и здесь стрелка стоит на нуле. Только чудо, сверхъестественное чудо, которого так ждешь в детстве, могло сдвинуть проклятую стрелку хотя бы на одно деление. И не хотелось убеждаться еще раз, что чудес не бывает...

Он зачерпнул манипулятором вязкую белую жидкость. Она отделилась от остальной массы пухлым куском вазелина. И все-таки это была вода. Химически чистая вода.

Собственно, необычная эта жидкость не была находкой. Ее получили на Земле искусственно в одной из советских лабораторий, осаждая пары обычной воды в кварцевых капиллярных трубках. Это было еще в конце шестидесятых годов двадцатого века. Практического применения новое вещество не нашло, и только недавно "плотную воду" выделили из живой клетки. Именно из живой в умершей клетке "вода-П" немедленно превращалась в обычную. До сих пор спорят: почему?..

Но как и почему появилась "плотная вода" здесь? Лабировая ванна километр в длину, полкилометра в ширину, четверть километра в глубину - и точно такие же озера-ванны на всех остальных двенадцати планетах...

Барьер... Разве может мысль человеческая остановиться перед барьером - перед любым барьером! - остановиться и повернуть назад? Это противно естеству людскому, смыслу жизни, наконец. И незачем больше тянуть.

Андрей бросил расплывающуюся лепешку воды в озеро и быстро направился к витаскопу. Из-под ребристых стальных подошв летели белые искры.

Витаскоп работал, с легким свистом вдыхая и выдыхая воздух. Торопливые почвенные датчики, как ежи, сновали вокруг, время от времени скрываясь в белом теле цилиндра и через мгновенье выскакивая снова. Чуть заметно дрожали тонкие корешки глубинных шнуров. Лепестки энергоприемников медленно поворачивались за зеленым солнцем.

Андрей помедлил, открывая дверку приборного шкафчика.