Константин Жемер - Когти Каганата Страница 5

И вновь проваливается в забытье воевода, а когда приходит в себя, то видит рядом Святослава. Князь стоит, уперев руки в боки, и ухмыляется:

– Ты, буй-тур добрый молодец, чего разлёгся?!

– По голове крепко приложили, княже, в себя прийти не могу, – с трудом выдавил Гостомысл.

– А почто? – изумился князь. – Голова мягкая стала или ты перед боем перепутал добрый шелом с деревянной кадушкой, и её надел? Мы тут уже за стол сели, победу праздновать и по павшим товарищам тризну справлять, глядь, а Гостомысла-то и нету! Спрашиваю: где он – убит или язвен? А в ответ: спит с устатку, храпит на всю округу! Так чего, допытываюсь, не разбудили? Зело грозен, говорят, наш воевода спросонья. Хорошо, решил я, отправлюсь-ка сам разбужу. Пошёл на храп, и вот я, твой князь, перед тобой. Ужель не уважишь?

Кряхтя и постанывая, воевода поднялся. Каждое движение отозвалось в голове нестерпимой болью.

– Пойдём, а то в горле пересохло! – подначил Святослав.

И Гостомысл побрёл за князем, качаясь из стороны в сторону. Пожар стихал. Огонь уничтожил южную часть крепости, где находилась белая башня, в остальных же местах, большинство построек уцелело.

Стол был накрыт в богатом купеческом доме. Хозяин, видимо, большой любитель пиршеств, выстроил себе гигантский зал для застолий, все старшие русские дружинники в нём поместились, а это, как-никак, три сотни человек. Сам купец тоже присутствовал здесь – повезло человеку: и сам с семейством жив остался, и кров его уцелел.

Гости выпили и за победу, и за павших, и за погибель врагов. И яств отведали вволю.

От зелена вина в голове у Гостомысла немного прояснилось, и начал он выяснять, что же происходило, пока он отдыхал от ратных трудов. Оказывается, впавшие в ярь побратимы вломились в одну из угловых башен и перебили всех, кто там находился. Изрубленные и искалеченные тела сыпались вниз, словно перезревшие шишки с сосны, когда медведь чешет об ствол блохастый бок. Оставшиеся защитники крепости, увидав участь товарищей, пришли в такое уныние, что сразу же сдались, а кто не видел, тем повезло меньше – почти всех перебили русы с варягами. Десятку-другому удалось удрать.

– А что же бек? – спросил Гостомысл.

Тут уж сам князь ответил:

– Сгорел сей вражина. Врана его нашёл. По всему выходит, бек, как нас завидел, так за «когтями» в башню кинулся. Там его «греческим огнём» и накрыло.

– А «когти»? – поинтересовался Путша. – Вот бы взглянуть на диковину…

Глаза князя на миг вспыхнули и сразу же погасли.

– То не наше дело, а ромейское, – сказал он угрюмо и замолчал. Дальше сидел, нахохлившись словно сыч – думал о своём и пил вино. Через некоторое время пихнул Гостомысла локтем:

– Душно тут, айда, прогуляемся…

Вышли наружу. Оказалось, что не за свежим воздухом князь позвал воеводу – за другой надобностью. Немного пошатываясь спьяну, Святослав двинулся туда, где простиралось учинённое ромейскими снарядами пепелище. Обугленные остовы домов напоминали гнилые зубы во рту у юродивого; почерневшие туши скота лежали вперемешку с людскими трупами. Воняло так, что Гостомысла, в чьей голове по-прежнему неустанно стучали молотки похмельной кузницы, вырвало.

Среди чёрных руин, недавно ещё бывших белой башней, во множестве сновали ромеи. Подобно рабочим муравьям, они занимались неким важным общественным делом. Одни таскали глину с реки, другие – камни, третьи занимались гашением извести, четвёртые смешивали все эти части с водой. Большинство же трудилось где-то внутри башни.

Врана Каматир появился перед руссами, как всегда, внезапно.

– Приветствую тебя, Свендослабос! – сказал он с настороженностью в голосе.

– И тебе привет, здатель[28]! – поклонился князь. – Вот, иду с приглашением на победный пир и тризну. Уважь нас, живых и мёртвых, сядь со мной за стол.

– Не за тем ты пришёл, – сузил глаза ромей.

– Тебя не проведёшь, – развёл руками князь. – Покажи бековы «когти», Врана, зело на диковину взглянуть охота.

– А как же наш с тобой завет?! – приподнял бровь ромей. – А как же твоё слово и неприязнь к колдовству?!

– Хоть одним глазком дай взглянуть, – с хмельной настойчивостью в голосе потребовал Святослав и, явно напоказ, погладил рукоять меча.

– Слово, катархонт! – строго напомнил Врана. – Нарушишь единожды – пожалеешь стократ!

– И то правда! – вздохнул Святослав. – Проживу я без твоих проклятых «когтей», но без слова своего княжьего – никак! А ещё правда вот в чём: с тобой у нас завет и дружба, но с одноплеменниками твоими нет дружбы. Коль захочу, пойти на Царьград, пойду!

– Иди, если с умом, а не с умом – побьют тебя, – без улыбки сказал ромей.

– Я запомню твою науку, – так же серьёзно ответил князь. – Но хватит о том. Пойдём с нами за стол!

– Ты же знаешь, у нас другие обычаи, – мягко улыбнулся Каматир. – Я как раз собирался вознести благодарственную молитву Господу за дарованную победу. Может, вы с лохагом ко мне присоединитесь?

– Никак не можем, – поспешно вымолвил князь. – Нас ждут вои, пойдём мы…

Русы двинулись восвояси. Глядя им вслед, Врана Каматир произнёс по-гречески:

– Врёшь, что мою науку усвоил. До неё ещё дорасти нужно, а вы, русы, взрослеть отказываетесь. За то будут вас бить, ох, как будут… Ну, ничего – за одного битого двух небитых дают.

Когда Святослав с Гостомыслом вернулись к пирующим, те разом заорали:

– Князь, молви слово!!!

Святослав схватил кубок, и в зале сразу стало тихо.

– Слово моё таково: не быть на свете боле хазарскому Саркелу, и ромейскому Аспрон Аспитион тоже не быть! Отныне и довеку месту сему имя – Белая Вежа. Воеводой здесь сажу Гостомысла, доверенного моего дружинника.

Он грохнул о стол кулаком и до дна осушил кубок, наполненный вином победы.

Тут же вскочил Путша и весело заорал:

– А что, Гостомыслушка-посадник, не иначе, ты теперь каган стал… Сам над хазарами сидеть думаешь, или меня в беки возьмёшь?

Дружина встретила эти слова дружным хохотом, и громче всех смеялся князь Святослав Игоревич. Буйное гоститво[29] русов продолжалось и, казалось, несть ему конца.

Глава 1

О том, что на каждую «свинью» обязательно найдётся свой «пяток»

«Они же гордии сьвокупишася, рекуще: «пойдем на Александра и победивше руками имей его». И егда же приближишася, тогда почюдившеся стражие великаго князя Александра силе немецкой и ужасошася...»

13 сентября 1942 года. Москва.