Сергей Казменко - Послание Страница 5

Один из работавших, заметив нас с Вернелом, поднялся навстречу.

- А вы не торопитесь, однако, - это был Райссон, мы уже виделись за завтраком.

- Мы и не собирались торопиться, - ответил Вернел, - есть что новое?

- В основном мелочь. Но вот это довольно любопытно, - он обернулся к своему столу, взял с него какой-то предмет, протянул Вернелу. - Видите, расстояния явно неравные.

- Да, действительно, - Вернел повертел предмет в руках. Это был какой-то изогнутый, даже расплющенный на одном конце металлический стержень. Видимо, медный.

- Что это? - спросил я.

- Коромысло от весов. А вот и одна из чашек, - Райссон обернулся, поднял со стола расплющенный бронзовый овал со спичечный коробок размером. - Ювелирные весы. Мы нашли их в помещении сто четырнадцать, у восточной стены.

- Любопытно, - произнес себе под нос Вернел, потом повернулся ко мне. - Видишь эти углубления - сюда вешались чашки. По расстояниям можно судить о системе мер. Гирек там пока не было? - повернулся он к Райссону.

- Нет, но я попытался прикинуть. Ведь вес чашки нам известен. Смотрите, что получается, - он повернулся к компьютеру, стал что-то не садясь набирать на клавиатуре, потом вдруг остановился. - А впрочем, вам ведь, наверное, не до этого сейчас. Вы ведь пришли на зал посмотреть.

- Да, пожалуй, мы это пока отложим, - Вернел с видимым сожалением положил коромысло обратно на стол. - Пойдем, что ли?

- Пойдем, - согласился я. Даже в тени было очень жарко, тянуть время мне не хотелось.

Дворцовые ворота были сразу за навесом - от них сохранились лишь могучие боковые колонны. Пройдя между ними, мы оказались в небольшом дворике, откуда открывалось сразу несколько проходов. Вернел уверенно двинулся в один из них - не главный вход, судя по размеру. Здесь все обломки верхних этажей давно уже убрали, каменный пол очистили от песка, и по нему в разные стороны тянулись теперь кабели и шланги воздуховодов, которыми "пылесосили" дворец. Довольно быстро я запутался в лабиринте полуразрушенных залов и комнат, да и не слишком-то пытался запомнить наш маршрут, разглядывая то покрытые резьбой основания колонн, то сохранившиеся фрагменты настенной росписи. Людей мы не встретили, хотя иногда гудение работающих насосов доносилось почти что из-под ног из темных провалов, уводящих в подземелья дворца - почти все сейчас были заняты их расчисткой.

Наконец, Вернел остановился перед очередным проходом - в отличие от большинства других с сохранившейся каменной глыбой, перекрывавшей его сверху.

- Вот мы и пришли, - сказал он каким-то странным голосом. - Здесь были те самые двери, украшенные золотой чеканкой. Помнишь?

- Конечно, - ответил я. - Вы их нашли?

- Откуда? Нандув успел здесь похозяйничать, прежде чем начался пожар. Почти все находки - из подземелий. Там, видимо, заперлись последние из уцелевших. Находим скелеты. Но здесь, конечно, мы нашли кое-что поважнее, - он почему-то вздохнул и потом шагнул вперед.

Какое-то странное волнение, почти страх охватило меня, и я не сразу шагнул следом. Но быстро поборол себя - я еще не знал, что мне предстоит увидеть. Я еще думал, что это - всего лишь уникальная археологическая находка. Я еще не подозревал, что в этом зале находится послание, нацеленное в меня. И я далеко не сразу сумел понять это. Только позже, когда все было уже позади.

Я шагнул через высокий порог - как там у Ярканна? "Силы нечистые перед высоким порогом отступят..." Я шагнул через порог и оказался в легендарном зале правителя Кьерра. Все сомнения исчезли - этот зал не мог быть ничем иным. Даже если бы я лишь понаслышке знал об этой легенде, то все равно узнал бы его - так непохоже было открывшееся передо мной на все виденное прежде. Карпинский в своем фильме не решился на попытку воспроизвести этот зал, и правильно сделал. Не только потому, что иначе лишился бы всякой убедительности хотя бы тот знаменитый эпизод, где раб, осмелившийся войти в зал вопреки запрету правителя, сходит с ума от увиденного. Но и потому также, что этот зал действительно невоспроизводим. Я много раз с тех пор рассматривал слайды покрывающих его стены узоров. Я знаю, что современным мастерам вполне по силам скопировать совершенно точно все рожденное столетия назад безумной фантазией правителя Кьерра. Но - можете считать меня мистиком - я убежден, что никакое самое точное воспроизведение внешнего вида этого зала не способно породить чувства, возникающие у человека именно здесь, что в этом самом месте, в этих древних камнях присутствует еще и незримый дух правителя Кьерра. Ибо безумие, которому он отдался, было слишком велико для одной лишь его смертной человеческой оболочки.

Я знаю это.

Я это испытал.

Как описать мне увиденное в этом зале? И нужно ли описывать - ведь каждый может пойти в библиотеку и увидеть все в видеофильмах, посвященных Анангаро. Может даже попытаться читать многочисленные уже труды искусствоведов, старающихся объяснить феномен Кьерра - среди этих трудов есть немало достойных работ. Или же - что в гораздо большей степени приблизит человека к пониманию увиденного - прочитать великолепную поэму Таргонда, навеянную чувствами, которые в этом зале рождаются. Я могу, конечно, взять себя в руки и попробовать словесно обрисовать порождения фантазии Кьерра - это безумное сплетение линий и форм, рождающее всякий раз при новом угле зрения новые и новые ассоциации: то голову разъяренного льва, то тело прекрасной женщины, то скрюченные пальцы, сдавившие чье-то горло... Но я не стану делать этого. И тогда, и сейчас способен я воспринимать увиденное в этом зале лишь целостно, и любая попытка анализа, вычленения из этого целого отдельных частей, разрушает в моем представлении некий единый образ.

Я не знаю, сколько времени мы там находились. Мне самому трудно в это поверить, но я начисто забыл и о жаре, и о палящем солнце над головой, и о том, что я в зале не один. Я ходил и ходил вдоль его стен, раз за разом обходя зал по периметру, но я не помню, чтобы хоть раз осознал повторение открывающихся передо мной картин - нет, всякий раз они были разные, они менялись в моем сознании. Так, будто с каждым обходом зала с них спадала какая-то пелена, так, будто кто-то за моей спиной постоянно менял декорации. Это было невероятно, это было какое-то наваждение, сумасшествие... И я не знаю, к чему привело бы меня все это, если бы Вернел, наконец, не встал на моем пути.

Я не сразу осознал, что он загораживает мне проход, не сразу сумел расслышать его голос. И только потом, когда наваждение схлынуло, вдруг понял, что я вообще ничего не слышал, что все мое сознание заполнили могучие и торжественные звуки - нет, не органа, а чего-то еще более величественного. И вдруг наступила тишина, и в этой тишине я услышал обеспокоенный голос Вернела: