Константин Якименко - Абсолютное счастье Страница 5

Такое странное маленькое "но": поэт - юный старик, вообразивший, что уже открыл для себя смысл жизни и смерти - пришёл ко мне не за счастьем. Да, у него проблемы с рифмами и ритмами - пускай: это техника, которую можно развить и отточить, однако - мысли: сейчас они переполняют его безразмерный мозг, ищут выход и рождают вопросы - вопросы, на которые я не обязан отвечать, но которых не могу не слышать.

Я спрашиваю сам: что ты знаешь о пустоте? - но он молчит, а взгляд снова становится виноватым. И тогда я говорю... повышаю голос - и резко выплёвываю:

- Пошёл вон!

Удивлённый, поэт смотрит: ему не понять, почему тот, кому в силу положения надлежит завлекать людей, вдруг вот так, вроде бы без явных причин, даёт от ворот поворот... Он вспыхивает:

- А если я хочу умереть?!

- Тем более - убирайся, - произношу устало - и тут мы снова встречаемся, а я думаю: лучше бы ты ушёл поскорее, пока у меня не закончился приступ проклятой меланхолии... ну, или как это ещё назвать? И пока я не решил, что ради новой интересной личности в моём собрании могу стерпеть некоторые вещи.

Но я вижу, как поэт гаснет, глядя - не на меня даже - в меня. И, кажется (почему - кажется? так и есть), именно сейчас он узнаёт о жизни что-то, чего не мог знать раньше. Что-то по-настоящему новое; ответ на незаданный вопрос.

Потом я беру его за руку, стаскиваю со стула и волоку к двери; нет, он не сопротивляется - он просто обвис, как мешок тряпья; как бездыханный труп, которым чуть было не стал. Я открываю дверь и выталкиваю его, и поэт едва не падает на грязный линолеум; успевает опереться на безжизненно-серую стену; встаёт, поднимает глаза...

И я захлопываю дверь.

Вспоминаю - ну, вы знаете, это же классика: "тот, кто вечно хочет зла и вечно совершает благо". Теперь пойти бы вниз, в подвал... взять первый попавшийся сосуд, не важно, какой... и шандарахнуть со всей мочи о стену. Взять стерву, ещё кричащую, что я, этакая сволочь, не имею никакого права держать её здесь... приподнять немножко, ощутить в руках вес... подойти к идиоту, который провалился в сон и не ожидает никакого подвоха - и залепить с размаху! Осколки разлетятся по всему полу, и какая-нибудь задремавшая крыса с перепугу рванёт к норе; истоптать в порошок (крысу - тоже, если попадётся под ногу), потом прихватить крутого с его непрекращающимися расспросами - и размолотить о не успевшую ничего понять трусиху. Топтать, топтать и топтать!.. Потом взять ещё кого-нибудь - как же их много, этих идиотов и стерв, этих дур и подонков, этих гадов и мегер, этих сучек и козлов! Бить, давить - и наслаждаться многократно отдающимся в ушах звоном (тоже часть антуража)...

Ну, ладно - ясно ведь, что я этого не сделаю.

И я спускаюсь вниз - но вначале иду не туда, куда обычно. Подхожу к древней, поросшей мохом бочке, открываю кран, и тёмная как моё существование жидкость неспешно наполняет бутылку. А потом я сижу за столом - не за тем аккуратно-деловым, что в кабинете, а за старым, но всё ещё прочным дубовым столом в подвале: без искусов, зато - настоящим. Они все здесь, вокруг: идиот и стерва, трусиха и крутой, и многие другие - некоторые по привычке продолжают возмущаться, а другие любопытствуют, что такого особенного в сегодняшнем дне; кто мудрее и опытнее, просто ждёт продолжения. Напротив меня - пустой стул; беру два вместительных бокала и наливаю терпкое вино последние капли едва не выплёскиваются через край. Ставлю один перед собеседником, которого у меня никогда не будет; поднимаю свой и цокаюсь:

- За твоё счастье, поэт!

Вокруг что-то бормочут голоса, сливаясь в невразумительный гул - я не хочу их слышать, и не слушаю. Медленно, сосредоточив все чувства на одном вкусе, втягиваю в себя пьянящий напиток. Вспоминаю, о чём так и не спросил поэт, и думаю: неужели я не имею права хоть иногда почувствовать себя - ну, пускай не абсолютно - всего лишь немножко счастливым?

19 - 25.07.2003