Владимир Колин - Красная лягушка Страница 5

На личике Иоаны отразилось усилие - усилие ее ума, подыскивающего подходящий ответ.

- Я ... не думаю .. Нет, это не слова ... Просто так, нечаянно, я вдруг... знаю!-Она на минуту остановилась и широко раскрыла глаза. - Разве это возможно?-спросила она со страхом, словно напуганная своим открытием.

- Возможно, - успокоил ее Корня. - Я так и думал ... Но что он тебе сказал?

- Что хочет подружиться со мной. И просил меня не оставлять его, не давать ему умереть ...

- Хорошо, мы посадим его в землю и будем ухаживать за ним, как следует. А еще что он сказал?

- Ничего, - ответила Иоана. - Больше ничего. Он очень боялся...

- А ты, ты с ним совсем не разговаривала?

- Я сказала, что не оставлю его, что возьму его с собой домой, в Бухарест ...

Глаза Корни вдруг блеснули из-под густых щеток бровей. Мне показалось, что его брови вздыбились и выгнулись, как маленькие ежата, пытаясь спрятать блеск глаз.

- И он тебя понимает?... Отвечает тебе?

- Конечно, - сказала Иоана. - Мы ведь друзья.

Корня глубоко вздохнул и на мгновение закрыл глаза. Я не стал вмешиваться в детский разговор, который он завел с Иоаной, поняв, что он хочет подружиться с ней и завоевать ее доверие. Даже допуская реальность существования огненного моста, невозможно было представить себе диалог между нею и цветком, и я не сомневался, что профессору это известно лучше, чем мне. Я знал, что у него есть сын, и понял, что он научился обезьянничать, подражая детскому мышлению - что мне, впрочем, всегда было неприятно. Может быть, я не вмешался и потому, что ни на минуту не верил, что он может полагаться на измышления шестилетней девочки, хотя он и проявил к ним совершенно неуместный интерес, а возможно, как раз поэтому.

Между тем рабочие разрывали наш огород. Им помогал сам хозяин, который хотел как можно скорее "очистить" его, тем более, что решил не дотрагиваться до "испорченных" овощей. Люди работали до самого вечера, но как и я - не нашли и следов красной лягушки. Зато сад был весь разворочен, как поле боя, и Иоана с замиранием сердца смотрела на красные цветы, вывернутые из земли, раздавленные и растоптанные сапогами. Поэтому она с удовольствием помогала Корне, который поднимал с земли и высаживал в горшки экземпляры красных цветов и растений. Разумеется, она не забыла и об одуванчике из стакана, и своими руками пересадила его в самый красивый горшочек.

Наконец рабочие вместе с профессором ушли, и сад погрузился в молчание, не нарушаемое даже голосами птиц. Тьма скрыла развороченную землю, а звезды сияли, крупные и далекие, в таком количестве, которого мы никогда не видели из окна своего высотного дома в Бухаресте. Вместе с их сиянием увеличивалось и красное пламя ореха.

Представьте себе дерево с рубиновыми фруктами, которое волновало ваше детское воображение, и вы поймете то чувство, с которым на него смотрела не одна Иоана. Сидя довольно далеко друг от друга, мы отдались его волшебному очарованию и оба молчали. Меня снова удивило то, что преображенный орех, похожий на персонаж сказочной феерии, не внушал мне ни страха, ни беспокойства. Я еще долго просидел бы так, не отрывая глаз от его вспышек, без мыслей и без желаний, если бы кто-то не подошел к нам, нарушив очарование. Я с неудовольствием узнал профессора.

- Красиво, не правда ли? - спросил я, чтобы наше молчание не открыло ему нежелательность его присутствия.

Но Корня не собирался отдавать должное моей вежливости. Он сразу же уселся возле Иоаны, спокойно сидевшей на стульчике, сложив руки на коленях, и я увидел, что он протягивает руку, берет ее правую ладонь и поворачивает ее кверху. Теперь казалось, что Иоана просит милостыню. Ждет, что кто-то положит ей в открытую ладонь монетку.

- Иоана, сядь как следует, - запротестовал я, но Корня уже положил на ее ладонь руку.

- Нет, подожди. Сиди так!

Я уже собирался сказать ему пару теплых слов, потому что этого еще не хватало - чтоб он учил меня, как вести себя с дочерью! -но слова застыли у меня на устах. Если до сих пор крошечные орехи испускали равномерный свет, собираясь в пламенеющую массу, теперь - словно кто-то вдруг открыл бесчисленные краники - что-то вроде потока искр, брызнуло из едва наметившихся орешков. Я мог бы поклясться, что у меня на глазах повернули ключ каких-то необыкновенных фонтанов, чьи струи забили сильнее в пурпурном сиянии рефлекторов. Это было совершенно невероятное зрелище, увеличивавшее и дававшее крупным планом то, что мне показалось сном в ту ночь, когда такие же лучи вылетели из цветка одуванчика. Я замер и впился пальцами в деревянную ручку стула. Затем, повернувшись к Иоане, я, как и ожидал, увидел, что крошечные красные искры вылетают и из ее ладони. Если бы я испугался, я тут же прекратил бы этот спектакль, но феерическое зрелище снова вызвало во мне лишь недоверчивое удивление, странную экзальтацию и горькое чувство исключенноcти из этого непонятного единения между Иоаной и светящимся деревом.

Огромный пурпурный фонтан устремил в небо мощную струю, в которой я различал брызги, вылетающие из каждого ореха, с минуту дрожал в высочайшем напряжении, и вдруг, описав кривую линию, обрушил свой сверкающий поток в ладонь Иоаны. Я вскрикнул, испугавшись, что пылающая масса раздавит ее, но моя дочь приняла этот поток лучей не дрогнув и, при странном свете "холодной печи", напоминающем какие-то неописуемые сумерки, я увидел ее лицо, на котором застыла улыбка экстаза. Ее ноздри дрожали, а на полуоткрытых губах застыла вдохновенная улыбка.

- Он говорит с тобой? - шепнул Корня.

И я слишком поздно понял, что он предвидел эту "встречу". Иоана с мгновение помолчала и вдруг заговoрила быстро, задыхаясь, словно торопясь передавать сообщение по мере того, как его принимала: - Боль... ох, боль! Зачем? Сад.. все разрыто, убито...

Я не верил своим ушам, хотя передо мной было лишь подтверждение того факта, что профессор не играл с Иоаной утром, когда просил ее сказать, что сообщил ей одуванчик. Я еще не мог, не хотел верить, но сам поток красных лучей был спектаклем совершенно неправдоподобным, и я понимал, что верю в него только потому, что он сверкает здесь, на моих глазах. Если бы мне об этом рассказали, если бы кто-нибудь другой увидел ореховое дерево, превратившееся в огромный светящийся фонтан, я ни за что бы ему не поверил.

- Что случилось? - спрашивал теперь Корня. - Кто такая была красная лягушка?

Застыв на месте, я следил за огненным дождем. Иоана взволнованно порывалась на стуле и ее слова мучительно застывали на губах.

- Это трудно ... не могу ... не понимаю... Я не могу сказать ...

- Скажи, как понимаешь, - подбодрял ее Корня, проявляя прямо-таки неправдоподобное терпение.