Дмитрий Сергеев - Пластинка из развалин Керкинитиды Страница 5

Мысленно я решил наградить верного слугу - отдать ему лучшую из моих новых жен. Он заслужил этого.

Смутный ропот пронесся по залу. Лубиний пытался что-то говорить, но сидящий сзади него помешал, одернул его за полу, пальцем показал на воина, направившего копьемет в грудь старейшины.

Лишь немногие - старик Бреттий, Лубиний, его молодой красавец сосед и еще несколько старейшин, сидящих в разных местах, - подали голоса против меня.

- Благодарю вас за честь, оказанную мне, - сказал я и жестом распустил собрание.

Молчаливые старейшины еще теснились в проходе, когда начальник стражи подошел ко мне сзади и почтительно согнулся в поклоне.

- Боги подсказали тебе разумную мысль, - прошептал я, они же внушили мне мысль достойно наградить тебя.

- Мой разум н мои руки в вашей власти, - ответил он.

- Прикажи арестовать Лубиния, - сказал я.

- Я распорядился об этом. Еще я составил еше список всех, чей разум свихнула речь смутьяна.

Я молча пожал его руку. Мы отлично поняли друг друга.

Всего три часа прошло после собрания старейшин. Я снова в том же зале. На этот раз я сижу не на троне - на своем походном стуле.

Все еще ночь. В отверстие в центре купола видны звезды. Стены зала потонули во мраке. Несколько факелов освещают небольшую площадку. В центре ее стоит Лубиний со скрещенными на груди руками. Плащ на нем разодран и окровавлен.

- Мы были с тобой друзьями, Лубиний, мы росли вместе, вкрадчивым голосом говорю я. - Почему же теперь возненавидел ты меня?

Лубиний молчит. Но это молчание бунтовщика.

Мне хочется заставить его говорить. Я ищу слова, которые ужалили бы его сердце.

- Ты завидуешь мне, Лубиний. В последнем походе на вреллов воинское счастье изменило тебе. Победителем вернулся я. Иначе корона досталась бы тебе. Признайся, ты добивался этого?

- Но только не ценой подлости, - сказал Лубиний. Лицо его, обезображенное шрамом, выражало презрение. - Ты оказался подлецом и трусом. Когда вреллы бросились на отряд, ты бежал. И только потом, узнав, что Марундий - твой помощник выиграл сражение и сам погиб, ты вернулся к войску.

- Лжец! - крикнул я, выхватывая из рук факельщика короткий меч.

- Те, кто были рядом с Маруиднем, не видели тебя в бою. Ты украл славу у мертвого Марундия, а теперь властью, добытой бесчестием, творишь беззакония. И ты хочешь, чтобы я подал тебе руку?!

Я не мог удержать ярость, я поднял меч.

Лубиний распрямил грудь.

- Трус, - прошептал он тихо. - Только трус способен ударить безоружного.

С бешеной силой вонзил я меч. Потом еще и еще. Лубиний лежал поверженный, а я продолжал истязать его мертвое тело. Я жалел только об одном: ом не мог больше чувствовать боли от моих ударов.

Факелы в руках стражников дрожали, пламя кидало наши тени в разные стороны.

Липцефий остановил мою руку,

- Лживый пес стал падалью, - сказал он.

Я очнулся от гнева и увидел растерзанного Лубиния. Без сил опустился на стул. Липцефий приказал стражникам выйти.

Меня морозило, я не мог унять дрожи в ногах. Хуже всего, что факелы освещали меня, и Липцефий видел мою слабость. Я ничего не мог поделать с собой, меня продолжало трясти. Меня назовут убийцей безоружного. Даже Властителю не захотят простить этого. По законам страны я должен объяснить свой поступок собранию старейшин. Они либо осудят меня, либо оправдают, если я докажу, что мною двигал справедливый гнев.

Силой можно заставить старейшин признать меня невиновным, но не в их власти оправдать перед народом убийцу безоружного человека.

Я сидел совершенно подавленный и уже не пытался унять дрожь.

- Мы погибли, - прошептал я.

- У нас есть время; еще никто ничего не знает, - сказал Липцефий.

- Мы погибли, - упрямо шептал я.

Липцефий убеждал меня, словно младенца, он гвердил одно и то же:

- У нас есть время: еще никто ничего не знает.

- Что ты предлагаешь? - спросил я.

- Кроме нас двоих и четверых стражников, - шептал Липцефий, - никто ничего не знает. Я прикажу им отнести труп на окраину. Вооружившись, мы будем идти следом. Я покажу, где бросить Лубиния, и мы сразу убьем стражников. Нас двое, но они не ждут нападения, и мы справимся с ними. Завтра вместе со старейшинами ты, Властитель, станешь скорбеть о гибели своего лучшего друга Лубиния. Пусть суд старейшин приговорит убийц Лубиния к смерти.

- Убийц? - переспросил я.

- Убийц, - прошептал он. - Я разыщу их, чего бы это ни стоило.

Я слушал кровавый его шепот и понял, что снова спасен - спасен Липцефием.

На другой день я созвал старейшин.

Все уже знали о злодеянии. Глашатаи, разосланные Липцефием по стране, разносили траурную весть.

Я сидел на троне, скорбно опустив голову, и слушал, как сдержанно рокочет собрание. У меня не было силы поднять лицо, но все же я одолел временную слабость.

- Великие старейшины, - произнес я в наступившей тишине.

Собрание замолкло, все уставились на меня, от их взглядов мороз пробежал по моей спине.

- Печальное известие сразило нас, - продолжал я, повысив голос. - Позорное, подлое убийство нашего общего друга ждет отмщения. Клянусь: пусть ум мой не знает покоя, пока pука не покарает убийц.

Услышав слова государственной клятвы, старейшины встали. Сотни голосов под сводами зала повторили:

- Пусть ум мой не знает покоя, пока рука не покарает убийц!

Моя речь была короткой. Я сказал, что в стране вводится тревожное положение. Пусть старейшины будут на своих постах. Пусть каждый пятый мужчина будет вооружен и не спит ночью.

Когда я распустил собрание, пришел Липцефий.

- Вот список подозреваемых в заговоре, - сказал он.

- Ты собирался еще показать мне список голосовавших вчера против меня, - напомнил я ему.

- Он совпадает со списком изменников, - сказал Липцефий.

- Действуй, - приказал я.

Он удалился, почтительно пятясь. Этого не было еще в обычае. Я понял: он боялся повернуться ко мне спиною. Он был прав: я подумывал, не всадить ли копье между его лопатками слишком он много знал. Теперь бы я обошелся и без него: машина была уже пущена в ход.

Дальнейшие события развивались быстро. Тридцать старейшин были арестованы по обвинению в убийстве Лубиния и Бреттия. Бреттия они отравили. Жестокая мудрость Липцефия подсказала ему верный ход: старика нельзя было обвинять в убийстве Лубиния - этому никто бы не поверил. Поэтому он стал жертвой заговорщиков.

Обвиненных в государственной измене полагалось судить на собрании старейшин, но ввиду чрезвычайного положения пришлось отменить этот закон: среди старейшин могли оказаться еще не раскрытые предатели, а лица, обвиненные в преступлении, на суде поневоле раскроют много важных государственных тайн. Дела изменников разбирали назначенные мною трое судей. Старшим был Липцефий.